Тени восторга - [18]
— Я знаю таких, — сказал африканец с презрением. — У меня на родине они как гиены, но стоит появиться льву, и они с визгом улепетывают.
— Вот так, да? От одного только льва? — серьезно спросил Роджер. — Боже правый, сколько раз я гонял львов с Хэверсток-Хилл, стоило только прикрикнуть… Как вы, когда мы к вам вышли. Кстати, а что вы кричали?
Африканец выпрямился, и его великолепная фигура, казалось, выросла в глазах Роджера.
— Они спросили, как меня зовут, и я ответил. Я — Инкамаси, глава сыновей Чаки, предводитель армии, я — король Инкамаси, вождь зулусов.
Наступила мертвая тишина, а затем Роджер внезапно, как будто вызов в голосе африканца побудил его к движению и речи, ответил голосом, которым обычно читал стихи. Он вскинул правую руку в приветственном салюте и выкрикнул: «Виват!» Зулус застыл от неожиданности. Затем кто-то шевельнулся, Роджер опустил руку, усмехнулся и сказал:
— Райдер Хаггард.[19] Вы и вправду король?
— Правда, — кивнул африканец. — Откуда вы знаете, как отдается королевский салют? Я сам слышал его только два раза в жизни. Я думал, вы в Англии забыли монархию.
— Ну, у нас все-таки есть что-то такое наподобие, — сказал Роджер. — А я вот не знал, что в Африке сохраняется династическая королевская власть.
— На Западе многие хотели бы, чтобы и мы об этом забыли, — с горечью ответил зулус. — Но забыть короля Чаку не так легко. Вы же не забыли Цезаря?
Не дожидаясь ответа, он повернулся к Изабелле, и на этот раз голос его звучал истинно по-королевски.
— Спокойной ночи, миссис Ингрэм, — сказал он. — Ваш муж скоро вернется. Здесь совсем недалеко. Спокойной ночи, мисс Мерчисон.
В дверях африканец пророкотал, обращаясь к старому хирургу:
— Сэр Бернард, вы не проконсультируете меня по одной желудочной проблеме?
Изабелла, провожавшая гостя, вернулась к Розамунде с озадаченным видом.
— Я что-то не поняла, кто из них кого опекает? — задумчиво вопросила она.
— Это просто ужас какой-то! — Голос Розамунды дрожал. — Как ты могла позволить ему войти в дом, Изабелла? Им же тут все пропахло. Нет, вы подумайте: король! Позорище!
Изабелла вскинула брови.
— Ты считаешь, что быть королем — позор? — удивленно спросила она.
— Позор вещать тут с видом этакого бога! — чуть не в истерике выкрикнула Розамунда. — Ненавижу!
Изабелла посмотрела на кофейные чашки.
— Унести их? — задумалась она. — Или оставить Мюриэл? Знаешь, Роджер никак не может называть ее по имени. Ему вечно приходится идти и искать ее, если ему что-то нужно. Он не может просто крикнуть: «Эй! Мюриэл!» Да не волнуйся ты, Розамунда, вряд ли вы еще раз встретитесь.
— Ненавижу! — уже спокойней повторила Розамунда. — Сидел бы у себя в Африке! — Она подошла к окну. — Изабелла, они ведь сюда не придут?
Изабелла частенько иронизировала над сестрой, но сама прекрасно понимала, что имела в виду Розамунда, называя Инкамаси «позорищем». Это был спонтанный протест против внезапного вторжения незнакомой силы. В обычной комнате вдруг появилась особа королевской крови, да еще с иным цветом кожи, и все почувствовали силу власти. Она и Роджер много читали. Иногда в строках Шекспира или Марло, в церкви на торжественных богослужениях Изабелла ловила себя на том, как буквально гипнотизируют звучные титулы: «Его Величество Король», «Его Величество Император», «Правительство Его Британского Величества». А вот для Розамунды, не отягощенной опытом душевных переживаний, внезапное осознание энергии власти стало настоящим шоком. А тут еще эти африканские новости… и вдруг африканец рядом с тобой, да еще король… Бедная Розамунда! Как это у Марло…
Торжественные строфы зазвенели у нее в памяти. «Это не то, — сказал как-то Роджер на одной из своих „популярных“ лекций, — что поэзия говорит о власти, это сама власть и есть». Стихи говорили о величии, но их сила была не в этом. Они взывали к величию, своим звучанием вырастали во что-то по-королевски величественное, в то, что продемонстрировал им гость-зулус. Но в стихах Изабелла могла переживать эти ощущения, когда захочет, и если нет желания, книга останется на полке. А тут властная сила сама пришла к ней, не спрашивая ее желания…
Розамунда вернулась от окна к камину, и Изабелла вспомнила, что не ответила на вопрос сестры. Она сказала:
— Нет, сюда они не придут.
— Ты же больше не будешь с ним встречаться? — спросила Розамунда.
— С кем? С королем? — спросила Изабелла. — Не думаю.
— Я считаю, нельзя этого делать, — сказала Розамунда. — Это же не патриотично, правда? Зачем ты вообще позволила Роджеру его привести?
Изабелла немного напряглась.
— Моя дорогая девочка, — ответила она, — не я «позволяю» или «не позволяю» Роджеру. Если он хочет что-то позволить себе, — продолжала она, расслабившись, — он это делает.
По выражению лица Розамунды нетрудно было догадаться, кто и как будет позволять Филиппу проявлять свою свободную волю.
Изабелла добавила:
— Ты бы предпочла, чтобы мы «позволили» толпе напасть на него?
— Да, — решительно ответила сестра. — Ты не понимаешь, насколько он мне не нравится. Он… отвратителен.
— Не говори ерунды, Розамунда, — сказала Изабелла. — Ты вроде бы спокойная девушка, а позволяешь себя расстраивать кому угодно. Я не думаю, что вы еще встретитесь, но даже если и так, какая разница?
Сюжет романа построен на основе великой загадки — колоды карт Таро. Чарльз Вильямс, посвященный розенкрейцер, дает свое, неожиданное толкование загадочным образам Старших Арканов.
Это — Чарльз Уильяме Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской.Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.Это — Чарльз Уильяме Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма.
Это — Чарльз Уильямc. Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской. Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.Это — Чарльз Уильямc. Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма.
Это — Чарльз Уильямc. Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.Человек, который стал для английской школы «черной мистики» автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для «мистики» германской. Ужас в произведениях Уильямса — не декоративная деталь повествования, но — подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.Это — Чарльз Уильямc. Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма.
Старинный холм в местечке Баттл-Хилл, что под Лондоном, становится местом тяжелой битвы людей и призраков. Здесь соперничают между собой жизнь и смерть, ненависть и вожделение. Прошлое здесь пересекается с настоящим, и мертвецы оказываются живыми, а живые — мертвыми. Здесь бродят молчаливые двойники, по ночам повторяются сны, а сквозь разрывы облаков проглядывает подслеповатая луна, освещая путь к дому с недостроенной крышей, так похожему на чью-то жизнь…Английский поэт, теолог и романист Чарльз Уолтер Стэнсби Уильямс (1886–1945), наряду с Клайвом Льюисом и Джоном P.P.
Неведомые силы пытаются изменить мир в романе «Место льва». Земная твердь становится зыбью, бабочка способна убить, птеродактиль вламывается в обычный английский дом, а Лев, Феникс, Орел и Змея снова вступают в борьбу Начал. Человек должен найти место в этой схватке архетипов и определиться, на чьей стороне он будет постигать тайники своей души.
Два английских джентльмена решили поудить рыбу вдали от городского шума и суеты. Безымянная речушка привела их далеко на запад Ирландии к руинам старинного дома, гордо возвышавшегося над бездонной пропастью. Восхищенные такой красотой беспечные любители тишины и не подозревали, что дом этот стоит на границе миров, а в развалинах его обитают демоны…Уильям Хоуп Ходжсон (1877–1918) продолжает потрясать читателей силой своего «черного воображения», оказавшего большое влияние на многих классиков жанра мистики.