Тени старой квартиры - [52]
– Подождите, – перебила ее Маша. – Как же единственный? Там же была еще и девочка? Лена?
– Про сестру Валера не очень со мной делился. Рассорились они вроде крепко, еще в юности. Она потом отучилась в каком-то техникуме и уехала на заработки – на Север. Да так там и обосновалась, – пожала плечами Алла Петровна. – Связи с сестрой Валера не поддерживал.
Маша смотрела на нее во все глаза: странная все же семейка.
– Да правду я вам говорю – уж я бы знала! Ни Валера, ни мать его, никогда. И фотографий ее, – она кивнула на карточки на столе, – я в их доме никогда не видела.
– Ясно, – улыбнулась Маша. Хотя ничего ей было не ясно. – Знаете, у меня к вам будет еще один, несколько необычный, вопрос, хорошо?
Алла Петровна с готовностью кивнула, проследив любопытным глазом за Машиными руками – та полезла в кармашек своей сумки и вынула полиэтиленовый пакетик. Вытряхнула его содержимое на стол.
– Вот. Вам знакома эта вещь? – Маша загляделась на профиль королевы Виктории и на секунду отвлеклась от собеседницы, а когда подняла глаза, обомлела: та ловила ртом воздух.
– Откуда у вас это?
Маша молчала, не зная, как ей объяснить находку.
– Это ж запонка Валерина. Подарок друзей-филателистов на пятидесятилетие.
– Уверены? – тихо спросила Маша.
Вдова Пирогова взяла в руки и покрутила профиль королевы в полных пальцах:
– Ну конечно! Шуточный подарок в виде первой марки. У Валеры-то и рубашек, чтобы носить ее, не было – знаете, таких, с дырками для запонок…
Маша кивнула.
– Валерий Алексеевич никому ее не давал поносить? Может быть, передарил?
– Да что вы! Эта запонка для него была – вроде медали. Он же всю жизнь собирал марки свои дурацкие, еще с детства, – Алла Петровна улыбнулась, на глаза навернулись слезы. – Я так его ругала! Денег нет, а ты тратишься на такую ерунду… Простите!
– Ничего, – Маша тактично отвернулась к лишенному вида на залив окну. Любопытно, какие воспоминания могут привести к столь внезапным слезам? Запонка. Марки. – Где он хранил свои запонки? – спросила она наконец, когда хозяйка дома громоподобно высморкалась у нее за спиной, что означало, похоже, точку во вдовьей ностальгии.
– В серванте. Проходите. – И хозяйка, встав из-за стола, прошла по коридору в комнату. Маша последовала за ней. Алла Петровна выдвинула верхний ящик, полный аккуратно сложенного белья. Пошарила в его глубине и вытащила на свет божий плоскую черную коробочку. Хотела было передать ее гостье, но передумала, сама открыла и повернула к Маше: на красном бархате лежала одна-единственная запонка. Двойняшка той, что осталась на столе в кухне.
– Кто еще… – начала Маша задавать следующий вопрос… и осеклась: взгляд ее упал на фотографию, стоявшую за стеклом серванта. В отличие от тех, что она привыкла разглядывать в последнее время, карточка была цветной и сравнительно недавней. Человек на фотографии, снятый крупным планом, радостно улыбался в объектив. Вот и объяснение ее давешней неловкости: и мать, и отец – каждый своими чертами – напоминали ей…
– Кто это? – спросила она, указав на фото.
– Это? – лукаво улыбнулась хозяйка дома, заподозрив в ней женский интерес. – Это мой сын. Кстати, холостяк.
– Эдуард? – поинтересовалась ровным голосом Маша.
Алла Петровна рассмеялась мягким смехом, рассыпчатым, как ее песочное печенье:
– Эрих! Мы назвали его Эрихом, в честь Ремарка, в нашу молодость все им зачитывались, но ему не понравилось. И лет с пяти он провозгласил себя Эдуардом.
Ксения
Надо было давно его выгнать, думала с тоской Ксения, прислонившись лбом к ледяному стеклу, чтобы охладить голову. Глупую, глупую голову!
– Если хочешь, я могу сама с ним поговорить… – начала Маша, глядя на нее с откровенной жалостью.
Но Ксения покачала головой. Ей не нужна сейчас жалость, она раскочегаривала себя на злость, на открытый конфликт. И постепенно, как занимаются дымком предназначенные для костра мокрые щепки, чувствовала, как растет, расцветает в ее рыбьей, всегда готовой на компромисс интеллигентской душе обиженная ярость. Этот бой был только ее боем.
– Я бы хотела побеседовать с ним с глазу на глаз, – оторвала она наконец лоб от окна. Посмотрела на Машу. – Ты не против?
– Плохая идея. Дело по Бенидзе, за отсутствием каких-либо зацепок, постараются закрыть, проведя как суицид или смерть по неосторожности…
– Но ты в это не веришь? – усмехнулась Ксения, снова вернув взгляд на тусклую воду канала внизу.
Маша пожала плечами:
– Неважно, во что я верю. Важно то, что существует и такая вероятность. И тогда…
– Я все поняла, – перебила ее Ксюша, не в силах слушать дальше. – Давай так. Говорить буду я, а ты останешься в соседней комнате. Вряд ли он разом решит прикончить нас обеих?
Маша кивнула: давай. И будто ожидая ее кивка, тренькнул звонок в прихожей.
– Привет, – сказала Ксения ровным тоном, когда он вошел в квартиру, сбивая еще за порогом мокрую грязь со щегольских, совсем не по сезону, ботинок. – Привет, Эрих.
Он замер, поднял на нее глаза – такого небесно-голубого, совсем не по сезону, цвета. Румяный с мороза. Застывшая на лице белозубая улыбка. Как же она раньше не замечала, насколько он неестественный? Как целлулоидный пупс, разодетый в яркие тряпки. И дело не в том, плоха ли она для него или хороша. Дело в том, что его просто не существует: по крайней мере такого, какого она успела себе напридумывать.
Июнь 1812 года. Наполеон переходит Неман, Багратион в спешке отступает. Дивизион неприятельской армии останавливается на постой в имении князей Липецких – Приволье. Вынужденные делить кров с французскими майором и военным хирургом, Липецкие хранят напряженное перемирие. Однако вскоре в Приволье происходит страшное, и Буонапарте тут явно ни при чем. Неизвестный душегуб крадет крепостных девочек, которых спустя время находят задушенными. Идет война, и официальное расследование невозможно, тем не менее юная княжна Липецкая и майор французской армии решают, что понятия христианской морали выше конфликта европейских государей, и начинают собственное расследование.
Мертвецы всплывают в Москве-реке; сидят, прислонившись к древней стене Кутафьей башни; лежат, четвертованные, на скамеечке в Коломенском… Несчастные были убиты жуткими средневековыми способами, а в чем их вина – знает только убийца. Маньяк, ставящий одну за другой кровавые метки в центре столицы, будто выкладывает жуткий пазл.По страшному следу идет пара с Петровки: блатная стажерка, выпускница МГУ, с детства помешанная на маньяках, и опытный сыскарь, окончивший провинциальную школу милиции. Эти двое терпеть не могут друг друга, но идеально друг друга дополняют.
«Верьте мне, сказки про Золушек встречаются, и они всегда связаны с принцами, тут главное – не затянуть сюжета. Однако принцы в наше время понятие относительное, не всегда оправдывающее свою исконную сказочную репутацию.У Ксении в жизни было крайне мало ярких эпизодов…».
В Москве при странных обстоятельствах исчезают девушки. Не звезды, не манекенщицы, не дочки банкиров — а продавщицы и уборщицы, непривлекательные, полноватые, с неудавшейся личной жизнью. А потом их обнаруживают в своих квартирах, но уже бездыханными, со следами удушения тонким шнуром. И на теле каждой жертвы эксперты находят старинные эскизы, подписанные по-французски «Ingres». Энгр — имя мэтра французского неоклассицизма. Но как подлинные эскизы к гениальному полотну «Турецкие бани» могли попасть в убогие хрущевки на московских окраинах? Ведь все наброски к великой картине должны находиться на родине знаменитого художника, в музее Энгра в Монтобане! Парижская префектура проверяет и… обнаруживает подмену.
В Москве идет охота на красивых людей: погибают актриса, телеведущий, манекенщик… Они никак не связаны между собой, и следствие скоро заходит в тупик: растворяются в тумане наемные киллеры, невиновные признаются в убийстве, которого не совершали, а настоящий преступник, напротив, выходит из зала суда за «недостатком улик»… Это полный провал. Оперативникам с Петровки Марии Каравай и Андрею Яковлеву такая череда неудач в новинку: они не могут отпустить нераскрытые дела и, пытаясь нащупать «корень всех зол», обнаруживают тонкую нить, уходящую в «лихие 90-е», в те времена, когда жертв еще и на свете-то не было… Давнее преступление, задуманное как благо, оборачивается трагедией, затягивая в свою воронку все больше людей.
Странная кража случается в особняке в Царском Селе под Санкт-Петербургом – неизвестный забирает только 20 изразцов фламандской работы, объединенных одной темой: играющими детьми. Хозяин дома, состоятельный бизнесмен, не на шутку заинтригован и просит оперативника с Петровки Марию Каравай, блестяще зарекомендовавшую себя в делах, связанных с историей и искусством, заняться «частно» этим делом. В это же время в Москве почти одновременно вспыхивают пожары: один – в шикарном отеле «Метрополь», другой – в офисе на Патриарших.
Подозрение в убийстве еврейского священника на заднем дворе синагоги падает на ярого местного антисемита, который не раз угрожал ребе. Но после убийства главного подозреваемого установление истинных мотивов и личности преступника становятся делом случая.
Забавная детская игрушка на месте убийства. Выведет ли она на след убийцы? Прочитайте и узнаете.
Два убийства, схожих до мелочей. Одно совершено в Москве в 2005 году, другое — в Санкт-Петербурге в 1879-ом. Первое окружено ореолом мистики, о втором есть два взаимоисключающих письменных свидетельства: записки начальника петербургской сыскной полиции, легендарного И. Д. Путилина и повесть «Заговор литераторов» известного историка и богослова. Расследование требует погружения, с одной стороны, в тайны мистических учений, а с другой, в не менее захватывающие династические тайны Российской империи. Сможет ли разобраться во всем этом оперуполномоченный МУРа майор Северин? Сможет ли он переиграть своих противников — всемогущего олигарха и знаменитого мага, ясновидца и воскресителя? Так ли уж похожи эти два убийства? И что такое — древо жизни?
Карьера нью-йоркского детектива Саймона Зиля и его бывшего напарника капитана Деклана Малвани пошла в абсолютно разных направлениях после трагической гибели невесты Зиля во время крушения парохода «Генерал Слокам» в 1904 году.Хотя обоих мужчин ждало большое будущее, но Зиль переехал в Добсон — маленький городок к северу от Нью-Йорка — чтобы забыть о трагедии, а Малвани закопал себя ещё глубже — согласился возглавить участок в самом бандитском районе города.В распоряжении Малвани находится множество детективов и неограниченные ресурсы, но когда происходит очередное преступление при загадочных обстоятельствах, Деклан начинает искать того, кому может полностью доверять.На сцене Бродвея найдена хористка, одетая в наряд ведущей примы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Игорь Соколовский понял, что обычные законы ему не помогут. Его враг силен и коварен. И он переступает через законы общества, законы морали. И что остается простому оперу Соколовскому, который потерял, кажется, уже все. У него остались только память и любовь. А еще друзья. И с этим оружием он решил идти до конца, чтобы разрубить запутанный узел лжи и предательства. Но как не разорваться на части между двумя женщинами, как бороться со страхом потерять любимую, как защитить близких ему людей и выжить самому? А ведь это так трудно, когда ты сам уже умирал, когда смотрел в глаза мертвым и знал, что они тоже лгут тебе.
Скандально известный профессор символогии Джон Лонгдейл с трибуны научной конференции во всеуслышание объявил, что намерен поведать всему миру о невероятном открытии, которое способно обрушить устои современного христианства. Однако озвучить сенсацию профессор не успел: в тот же вечер он был жестоко убит. А в тысячах километров от Лондона, на острове Патмос, совершено жуткое массовое убийство паломников: с тел несчастных были срезаны огромные лоскуты кожи. Скотленд-Ярд связывает оба преступления с сэром Артуром МакГрегором, которому профессор назначил встречу незадолго до своей гибели, а также с ассистентом профессора француженкой Эли.