Тени Шаттенбурга - [5]

Фон Ройц втянул носом воздух.

– Хлебом пахнет… – сказал он, хотя даже самый чуткий нос вряд ли уловил бы на таком расстоянии запах свежего печева.

– Ну так что вы скажете насчет нашего сотрудничества, барон? – вполголоса спросил инквизитор.

– Отец Иоахим, вы ведь считаете, что наша встреча неслучайна, – Ойген скупо улыбнулся. – Кто я такой, чтобы противиться Провидению?

2

Странно они смотрелись вместе – дворянин и священник, рыцарь короны и инквизитор. Человек, полагавший смыслом своей жизни возвышение империи, и слуга Божий.

«Нет, не Божий, – мысленно поправил себя Николас, – папский слуга. А Риму возвышение империи ни к чему. Даже если она называется Священной Римской».

Врагов своих следует знать, как пальцы собственной руки, так что интерес, проявленный бароном к отцу Иоахиму, не был удивительным. Зато вызывала подозрение улыбка, расплывающаяся сейчас на круглом лице инквизитора, – тот был явно чем-то очень доволен. Неужели они с Хладнокровным Ойгеном пришли к какому-то соглашению? Николас поймал себя на том, что нервно кусает губу: чертова привычка, никак от нее не избавиться!

Лошадь под ним переступила с ноги на ногу и потянулась губами к кусту орешника – сорвать желтеющий лист. Они с самого утра в пути, а солнце уже начинает клониться к закату. И ехали сегодня почти без привалов, намереваясь поспеть к городским воротам еще до темноты. Все устали, все проголодались – что люди, что животные.

– Похоже, наш ворон спелся с пауком.

В голосе говорившего звучала ничем не прикрытая насмешка, и Николаса неприятно поразило, насколько эти слова оказались созвучны его собственным мыслям. Обернувшись, он встретился взглядом с голубыми глазами Оливье Девенпорта – капитана сопровождавшего их отряда. Тот сидел в седле мощного каурого жеребца и, расслабленно откинувшись назад, отдыхал. На губах наемника играла привычная усмешка, делавшая его похожим на сытого, довольного жизнью пса… или на волка – этот зверь натуре француза подходил куда больше. Он и внешне напоминал лесного хищника: поджарого, жилистого, быстрого и точного в движениях. И опасного.

Капитаном у фон Ройца Оливье стал четыре года назад, и Николас по сей день гадал, с какой стати барон доверил своих бойцов пришлому человеку. Где Оливье родился, где за тридцать семь лет успел побывать и что натворить? Прошлое француза затерялось где-то между Бургундией и Константинополем, и кажется, даже Хладнокровный имел о нем довольно смутное представление. Дерзкий и самоуверенный, ядовитый на язык, как сам дьявол, Девенпорт так и не снискал у Николаса приязни. В конце концов молодой человек смирился: как ни крути, а капитан дело свое знает крепко и барону искренне предан.

– Господин фон Ройц знает что делает, – холодно заметил Николас. – Надеюсь, ты не намерен оспаривать его решения?

– Ma foi,[10] нет! – Француз пожал плечами. – Дела ворона – это дела ворона. Нам, мышам, в них лучше не соваться.

И осклабился по-волчьи. Николас вздохнул.

– Когда-нибудь тебя повесят, Оливье. На твоем же длинном языке.

– Да будет тебе, месье Коля, я не из тех, кого вешают за болтовню. Когда следует молчать, мой рот остается закрытым. Будь иначе, я бы не протянул в Адрианополе полных три месяца и уже, верно, поджаривался бы на вертеле в османском аду.

– Что ты делал в Адрианополе?

– Скучал.

Девенпорт с безучастным видом смотрел на лежащий в отдалении город. Николас не стал настаивать, француз все равно ничего к сказанному не добавит, будет лишь ухмыляться и злить собеседника пустословием.

– Едем дальше! – громко объявил барон.

Они с инквизитором вновь забрались в возок, кортеж вытянулся по дороге привычным порядком. Николас ехал впереди, поглядывая по сторонам с вниманием, положенным телохранителю императорского посланника. Рядом держался Карл Зальм, семнадцатилетний оруженосец фон Ройца. Юноша сидел в седле прямой, как жердь, и на окружающий мир взирал с видом важным и независимым, будто на свою собственность. Две недели утомительного пути не избавили паренька от чувства собственной значимости – ведь барон взял с собой в эту поездку именно Карла, а не братьев Эбербаум, его друзей и вечных соперников.

Позади министериала и оруженосца ехали вассалы барона – благородный рыцарь Дитрих фон Шеербах и его сын Гейнц. Давно минули те времена, когда благородство Шеербахов подкреплялось содержимым денежных сундуков в подвалах родового поместья. Зато седоусый рыцарь ударом кулака в латной перчатке превращал железный салад[11] в сильно помятую сковороду, а на пару с сыном они запросто поднимали груженый баронский экипаж – полезные умения в дальней и небезопасной дороге.

На самом возке – кучер Йохан и Хорст, слуга барона. Кучер правил, слуга сидел хмурым нахохлившимся сычом, баюкал на руках заряженный арбалет – попробуй сунься к хозяину без спроса.

Еще двое всадников неспешно рысили позади скрипящей на рытвинах повозки. Люди инквизитора: юнец-писарь по имени Кристиан и Микаэль – не монах и, кажется, не простой наемник, крепкий малый со взглядом бывалого воина, столь же опасный, как Девенпорт, но, в отличие от француза, молчаливый и добродушный. Вот только Николаса не проведешь. Если капитан – волк, всегда собранный, злой, готовый броситься на добычу, то Микаэль – это рысь: ходит мягко, обманчиво расслаблен, двигается плавно, неторопливо. Пушистые, неопасные с виду лапы большой кошки таят до поры острые иглы когтей. Вот и человек отца Иоахима наверняка такой же – тронь его или инквизитора, вмиг пожалеешь, что на свет родился.