Тени надежд - [96]

– В том-то и дело, что на Тарс напал не Одноглазый, – сказал Набарзан.

– А кто? – спросил Бесс, резко выделявшийся на фоне присутствующих своей густой рыжей бородой. В отличие от бороды шахиншаха, выкрашенной охрой, достояние бактрийца было природным.

– Одноглазый сидит в Анкире, это известно совершенно точно. Яваны пришли с моря. Высадились тайно и стремительным броском овладели городом.

– Тайно?! Как можно тайно провести корабли вдоль побережья, которое постоянно сторожит наш флот? Где был Аристомен?

Присутствовавший на совете фессалиец Аристомед, командир кардаков, вздрогнул, но речь шла не о нем, а о человеке со схожим именем, навархе-наемнике, державшем флот в Саламине Кипрском.

– У Аристомена не так уж много кораблей, – ответил Набарзан, – к тому же никто не ожидал, что яваны решаться подставить спину Мемнону.

Хазарапатиша замолчал. Остальные военачальники тоже перестали шуметь и посмотрели на повелителя.

Войска собирались к лагерю у Арбел почти месяц. Шахиншах ждал прибытия Мемнона, но Аристомед, жаждавший высоких чинов и опасавшийся, что родосец, появившись при дворе, вернет расположение Кодомана и задвинет его, Аристомеда, в тень, смог убедить шахиншаха в том, что Мемнон не нужен. Действительно, сил у него – кот наплакал, но те, что есть, удачно отвлекают часть войск Одноглазого. Пусть себе на западе торчат. Врага лучше всего бить по частям, а у великого шаха и так храбрых воинов хватает. Вон, бактрийцы, как раз, подошли.

Кодоман отличался большой осторожностью и нерешительностью, однако ему наскучило сидеть на месте, настроение его постоянно менялось, и, в конце концов, он отдал приказ к выступлению войска без родосца и его людей. Посланник Тимонд еще даже до Родоса не добрался, не говоря уж о Митилене.

В день выступления с запада прилетел голубь, принесший на лапке весть о внезапной болезни Мемнона. Новость сообщал Фарнабаз, который опасался, что дядя умрет и просил инструкций, надеясь, что великий шах титул карана передаст ему, а не Автофрадату.

У Дарайавауша заболела голова. Он слег пластом в своей роскошной четырехколесной крытой повозке и не желал думать о войне. Однако пришлось.

– Достойна похвалы, Набарзан, твоя защита провинившихся, – сказал великий шах, – я знаю, что ты соблюдаешь справедливость всегда и во всем, как и надлежит истинному сыну Парсы, высшая добродетель которого – правдивость.

Шахиншах поморщился: столь длинная речь привела к новой вспышке боли в висках. Превозмогая ее, он продолжил:

– Тем не менее, трусость Арсама не может быть прощена...

Реомифр заулыбался.

– ...страх помутил его рассудок и он забыл о своем долге. Теперь ничто не мешает Одноглазому пройти в Киликию. Несомненно, именно так он и поступит, любой разумный полководец на его месте ушел бы с равнины в горы.

– Позволь, сказать, о великий, – поклонился Бесс.

– Говори, брат мой.

Кодоман всегда обращался к Бессу таким образом, дабы порадовать его, ибо хорошо к нему относился. Родство их не было близким. Всякий раз, слыша слово "брат", произнесенное государем в адрес бактрийского шахраба, обязательно кривился Оксафр.

– Если яваны оставят Анкиру, твое войско легко и быстро, не встречая сопротивления, достигнет Сард. Мы отрежем яванов от их тылов, рассечем пути снабжения, и они окажутся в ловушке, – сказал Бесс.

– Я согласен с почтенным Бессом, – прогудел Оксафр, совершенно неожиданно для самого себя, поддержав родственника-конкурента, – если они попытаются ударить в спину, что же, тем хуже для них. В Каппадокии мы легко их побьем. Тогда ничто не помешает нам вернуть Фригию и Лидию еще до зимы. А там и все остальные владения очистим от яванов.

– Прикажи, государь, – запальчиво воскликнул Бесс, – мои бактрицы разгонят фалангу яванов, как стадо баранов! Никто не устоит против удара нашего клина!

– Действительно, – подтвердил Оксафр, – мы знаем, что у яванов совсем мало конницы. На равнине они не противники нам.

– Вы предлагаете забыть про Киликию и продолжать путь, согласно ранее утвержденному плану? – спросил шахиншах.

– Не забыть, – мягко поправил Набарзан, поглядев на большую карту, расстеленную на столе, вокруг которого расположились военачальники, – пусть Арсам продолжает сражаться за Малл, Исс, пусть свяжет боем Одноглазого, притянет его к себе. Даже если все воины Арсама падут, мы успеем войти во Фригию. А яваны в Киликии, отрезанные от ионийских городов, сдохнут с голоду.

– Или захватят Кипр, – вставил Аристомед.

– Каким образом? – удивился Оксафр.

– Ты забываешь, почтенный Оксафр, что Тарс Антигон, или кто там у него заправляет флотом, взял ударом с моря. То есть войска Монофтальма прибыли на кораблях. У Арсама четыре тысячи воинов, не считая ополчения. Если его бьют, значит, число эллинов соизмеримо. Из этого следует, что флот, доставивший их в Киликию, сопоставим с нашими силами на Кипре. А Кипр – такой лакомый кусок. Я бы непременно на него позарился.

– Если твои слова, уважаемый Аристомед, хотя бы на половину соответствуют истинному положению дел, – подал голос Сабак, шахраб Египта, – то нам следует изрядно обеспокоиться. Ведь яваны смогут парализовать торговлю у берегов Сирии и Ханаана, разграбить цветущие приморские города, оставшиеся беззащитными после того, как их гарнизоны пополнили войско государя.