Тени над Латорицей - [69]

Капитан Вегер вежливо выслушал причитания Коваля, но от вопросов и на этот раз воздержался. Доложил:

— У нас хорошая новость, Дмитрий Иванович. Монах обнаружен. В Киеве, в пещерах. — И капитан торжественно положил на стол сообщение по всесоюзному розыску гражданина Гострюка Семена Игнатьевича. — Хорошо, что фамилию не изменил. Зарылся в эти пещеры и сидел.

— Какие еще пещеры? — не сразу сообразил Коваль.

— Киево-Печерская лавра. Он, видите ли, там работает. Мало того… Приезжал сюда за три недели до гибели Иллеш!

— Как установили?

— Брал на работе отгул на три дня — с двадцать четвертого по двадцать седьмое июня! А видели его здесь двадцать шестого. А потом он, возможно, приехал вторично и… был тем самым ночным гостем Каталин. У вас есть какие-нибудь сомнения, Дмитрий Иванович? — спросил капитан, натолкнувшись на спокойный взгляд Коваля. — Хотя какие же тут могут быть сомнения? Если не Длинный и Клоун, значит, его работа…

— Все это хорошо. Хорошо, что установили факт его приезда. Но этого мало. Вы не поинтересовались: в те дни, когда произошло убийство, он отгула не брал?

— А как же, Дмитрий Иванович. Разговаривал с Киевом. Там проверили все документы. Нет, отгула он не брал. Но это ведь только на бумаге. Мог схитрить, попросить кого-нибудь за себя поработать, да так, чтоб никто не узнал.

— Доставим его сюда. Побеседуем. Пока это единственное, что мы можем сделать. Но вообще нам с вами нужно быть поосторожней с выводами. А как там Длинный и Клоун — что говорят?

— Тур допрашивал. Вместе с майором. Все то же самое твердят. Повторяются.

— Ладно. А ваши что же так долго, Василий Иванович? Дозвонились в автопарки?

В кабинет Вегера заглянул сержант.

— Товарищ подполковник, минут двадцать назад вам звонили, к нам в комнату попали. Вот номер телефона оставили. Просили срочно позвонить. Я уже и в гостинице вас разыскивал.

— Кто звонил? Откуда?

— Из Ужгорода. Фамилия — Дыба.

— Великолепно! Давайте телефон. Смотри как вовремя! А говорят, нет телепатии. Значит, из Ужгорода? Спасибо.

Сержант вышел.

Капитан Вегер по-прежнему сдерживал свое любопытство.

Коваль тем временем быстро набрал номер:

— Занято, черт побери!

— Значит, что-то серьезное, — как бы в сторону произнес капитан, — если вы уже… — Он не хотел сказать «чертыхаетесь» и не сказал, но подполковник понял его.

— Перстень, вот что! Был ли у пассажира перстень?.. О, наконец, — перевел дыхание Коваль, услышав в трубке длинные гудки.

У телефона был Дыба.

— Это подполковник Коваль. Алексей Федорович, вы меня искали? Что вы хотели мне сказать?

— Дмитрий Иванович, здравствуйте! Извините за беспокойство, но я подумал, может быть, важно, а приехать не выходит. Еще два дня не вырвусь — семейные обстоятельства. Я вспомнил ту поездку…

— Ясно. Что же именно вы вспомнили? — Коваль нетерпеливо забарабанил пальцами по столу.

— На руке у того пассажира были часы, наверно, швейцарские, ромбические. Он в машине время по радио сверял… Я тогда еще подумал: хорошие часы. А потом забыл — теперь только вспомнил… Не знаю, нужно ли это вам…

— Все нужно. А перстня у него не было? С большим сапфиром. Синим камешком… Вспомните, пожалуйста, это очень важно.

— Сейчас, сейчас… вспомню… — В трубке стало тихо, только слышалось далекое дыхание взволнованного таксиста. Через полминуты Дыба сказал: — Кажется, был какой-то перстень, на правой руке… Но боюсь ошибиться: у этого пассажира или у другого… Если бы взглянуть на этот перстенек, думаю, вспомнил бы…

— Вы когда освободитесь? Через два дня? Сразу же приезжайте. Выписываю вам повестку. Жду.

Коваль положил трубку на рычаг. Вегер уже все понял.

— Время, значит, сверял… — задумчиво повторил Коваль.

— Монаха должны доставить завтра. А если привезут сегодня поздно вечером, будем допрашивать?

— Немедленно! В любое время. А теперь давайте позвоним в Хуст, Косенко.

…Поднимаясь по гостиничной лестнице на второй этаж, Коваль задумчиво позвякивал ключом о металлическую бляху, на которой был выбит номер комнаты.

Косенко твердо заявил, что у его пассажира, приехавшего с Урала, было только обручальное кольцо.

3

— Значит, не приезжал в Закарпатье двадцать шестого июня?

— Нет, — ответил бывший монах.

Был он худощав и высок. Лицо его изображало смирение и, может быть, мягкость. Светлые, как у младенца, глаза «брата Симеона» человеку не наблюдательному показались бы усталыми и погасшими. Они даже не взглянули на милицейский кабинет, на майора Бублейникова и капитана Вегера, сидевших за широким столом, на стоявшего у окна Коваля, а, как в некую точку опоры, вперились в ножку стула, стоявшего в противоположном углу.

Но бесстрастный этот взгляд был притворным — «брат», вроде бы и не глядя, видел решительно все.

Молчание продолжалось недолго.

«Зачем ему скрывать свой приезд, если ничего плохого не делал?! Какие у него на это причины?» — думал подполковник, внимательно изучая монаха, словно вражескую крепость перед атакой: темный мешковатый пиджак, перхоть на воротнике, редкие седые волосы, тонкий длинный нос глиняного цвета, мешки под глазами.

— Ну, зачем вы темните, гражданин Гострюк?! — вскочил Бублейников, не выдержав молчания. Он не заметил, как поморщился при этом Коваль. Подполковник не выносил нервозности и спешки во время дознания и считал, что волнение следователя, особенно если оно заметно, всегда на руку преступнику. — Зачем темните?! Отгул на работе в конце июня брали? Брали! Вас здесь в эти дни видели? Видели! К чему же эти выкрутасы?