Тени над Эрдеросом. Рука со шрамом - [26]

Сложный обряд превратил драконов в людей, и те рассеялись по всему свету как капля крови в озере. Некогда могущественнейшая раса Эрдероса и поныне скрывается в городах людей, лишенная былой силы, но ее искры никогда не затухают.

Вдохновленный этим знанием, Йорвин стал искать эту силу внутри себя постоянными тренировками. Мало кто из людей может смотреть себе в душу как в колодец, но монахи специально учились этому. Двадцать лет ушло у Йорвина, чтобы проникнуть в те глубины, где таилась его сила. И раз за разом она лишь ускользала от него. Но в этот день Йорвин был полон сил и уверенности в себе. У него было прекрасное приподнятое настроение, которым хотелось поделиться со всем миром. Уголек, который тлел где-то под слоем тяжких воспоминаний и отмерших тревог вновь одарил Йорвина своим жаром. Но в этот раз жар этот не обжигал Йорвина, а наоборот, просился впитать его.

Ощущение, которое познал Йорвин сложно сравнить с чем-либо. Ему хотелось во весь голос смеяться и реветь как извергающийся вулкан, хотелось обнять весь мир, и в то же время, страшно зачесались кулаки. Захотелось свернуть горы и обрушить небо.

Повинуясь непонятному наитию, Йорвин резко поднялся, разбежался и с безумным смехом прыгнул с башни в пропасть. В полете Йорвину показалось, что мир сжимается, становится меньше. И вдруг Йорвин заметил, что его руки когтисты и покрыты чешуей, а не рукавами кимано. А сам он не падает, а парит, ловя потоки воздуха и рассекая ветер как ножом чем-то вроде... крыльев.

Йорвин ощущал каждую клетку своего тела как никогда. А за спиной он чувствовал две новые части тела, и в них, как и во всем теле, чувствовалась невообразимая, невероятная сила. Взмах могучих крыльев - и вот он уже в восьмистах  футах над землей, еще три - и в двух тысячах. Храм внизу стал крошечным, но горы вокруг все еще возвышались и уходили в небо. Йорвин никак не мог насытиться высотой и взлетал все выше и выше. И вот, наконец, поравнялся с покрытой снегом вершиной самой низкой из обозримых гор. Дракон, не сбавляя скорости, врезался в белое снежное покрывало белой вершины. Чешуя не выпускала тепло, поэтому снег не холодил, а лишь напоминал песок под вечерним летним солнцем.

Хоть гора и была невысока рядом со своими сестрами, но даже на такой высоте было трудно дышать. Йорвин вскоре почувствовал, что воздух не хочет попадать к нему в легкие каждый вздох давался с трудом и в глазах начало расплываться. Пришлось спускаться.

Йорвину еще предстояло научиться тормозить и приземляться, но пока хотелось только лететь и лететь, пытаясь дотянуться до пределов скорости. Та скорость, которую мог развить Йорвин потрясла его самого, он едва успевал уворачиваться от то и дело появлявшихся на пути склонов, а свист в ушах был пронзительнее лязга мечей.

Наконец, Йорвин решил спуститься и пройтись по земле. При первой попытке затормозить, он чуть не свалился в пропасть, но с третьей попытки торможение и приземление дались ему. Он мог стоять на двух лапах также легко, как и на ногах, а крылья на земле рефлекторно свернулись в компактный вид, и не затрудняли движений.

Йорвин был уже далеко от храма, и не опасался ненужных глаз и ушей. Сдерживать огонь внутри было уже не в мочь, и набрав в легкие побольше воздуха, Йорвин поднял голову к небу и изверг струю белого пламени, которое было выше высочайших деревьев вокруг, горячее подземных горнов гномов, и уступало, пожалуй, лишь солнцу. Затем во весь голос издал оглушительный и протяжный рев, который ураганом прокатился по подлескам и долинам на мили вокруг. Правило «не кричи в горах» наглухо забылось, ибо какой крик мог потревожить эти непоколебимые вершины?

Птицы в ужасе разлетелись в разные стороны, а отзвук эха еще много раз возвращался к источнику. Йорвин, весьма довольный эффектом своего «выступления», решил отправиться в обратный путь.

К моменту, когда Йорвин вернулся к храму, луна взошла высоко и светила ярко, а потому Йорвин опасался подлетать слишком близко. Когда до обители Табо осталось лишь обогнуть гору, Йорвин приземлился. Нельзя сказать, что приземление было мягким. Он рухнул прямо на молодую ель и чуть не свернул себе шею, но тут же вскочил, стряхнул с крыльев мох и опавшую хвою, и подумал, что хочет снова сталь человеком. Но не успел он докрутить в голове эту мысль, как мир снова стал увеличиваться, растекаться и удлинняться, крылья вросли обратно, исчезли рога и чешуя, пропал хвост и гребень. Он стал тем же Йорвином, каким был всю жизнь, только немного голым.

Меньше всего ему хотелось попасться кому-либо на глаза, но по счастью, этого можно было не опасаться. Мало кто за пределами храма знал о его существовании, и монахи это знали. А потому никаких ночных дозоров, как в обычных крепостях людей, здесь не велось. Весь храм спал по ночам.

Первым долгом Йорвин заскочил в банную залу. После превращения он был весь покрыт каким-то мерзким скользким потом, к которому прилипло то, на что он приземлился в лесу. Налив в чан воды, он нагрел в камине булыжников, и опускал их в воду, таким образом нагревая ее. Он брал камни специальными щипцами, как вдруг они выскользнули из потной ладони. Булыжник вместе со щипцами упал на пол, издав оглушительный шум, отдавшийся в ушах Йорвина как колокольный звон. От неожиданности он чуть не упал, проехавшись ладонью и запястьем по раскаленным докрасна камням. Однако, никакого ожога на ладони не осталось. Он даже не почувствовал, как проехался по горячим камням. Осторожно, указательным пальцем он снова коснулся фонящего от температуры булыжника, но снова не обжегся. Хмыкнув, он взял камень в ладонь и сжал, но опять ничего, кроме тепла, не почувствовал. Повертев камень на ладони, Йорвин опустил его в воду. Та зашипела.