Тени и отзвуки времени - [15]
— Погодите! Я пришью вам пуговицы к пиджаку… Так, одна уже готова…
— Хорошо еще, он успел за меня ухватиться. Костей бы небось не собрал… Не волнуйтесь. Сидите спокойно и наблюдайте за своим благоверным: увидите, какая глупейшая физиономия у проспавшегося алкоголика.
Чайник закипал. Над спиртовкой послышались долгие размеренные вздохи. На улице заскрежетали колеса мусоровозов…
Хоанг приподнялся и сел, бессмысленно озираясь вокруг и потирая лоб. Он пожевал воздух, потом высунул бледный язык и судорожно облизал губы.
Первое желание любого протрезвевшего человека — немедленно определиться во времени и в пространстве: «Где я? Кто это рядом?.. Который час?..»
Хоанг, по всему судя, тщетно напрягал память; потом, с трудом повернув голову, так, что казалось, шея его заскрипит от натуги, огляделся.
В ногах у него, прикорнув на свернутом валиком одеяле, дремала Лыу. Нгуен сидел, склонясь над маленьким столиком, стоявшим у самой стены, и торопливо водил пером по бумаге.
Хоанг спустил ноги на пол и, с трудом сгибая колени, двинулся к другу. Ощутив чье-то дыхание на своем затылке, Нгуен поднял голову. При виде Хоанга он нисколько не удивился, ибо с минуты на минуту ждал его пробуждения. Они посмотрели друг на друга.
— Что, встал?
— Чем это ты занят?
— Да вот дописываю письма, задержался с ответом. Дай-ка я зажгу новую свечку. Видишь, сразу стало светлее. А то ты еще, чего доброго, перевернешь чайник да обваришь кого-нибудь внизу, на первом этаже. Тебя жажда мучит?
— Я жутко надрался… Что, уже пятый час?
С красноватым светом свечей слилось голубое сиянье спиртовки. Кипяток забурлил громче и веселее прежнего. Свет и шум разбудили Лыу, она открыла глаза и стала приглаживать упавшие на лоб волосы.
Все трое собрались вокруг белого фаянсового чайника, окутанного клубами пара. Нгуен, по натуре обстоятельный и неторопливый, встал, аккуратно сложил и спрятал в карман свои письма.
Чай был горячий, крепко заваренный. И больше всех наслаждался им, не скупясь на похвалы, протрезвевший Хоанг. Его одолела жажда. Он пил и все не мог напиться. Старомодный поэт сравнил бы его наверняка с иссохшею нивой, над которой пролился долгожданный дождь.
Вскоре чай стал жидким и остыл. Проскользнул холодок и в беседе, завязавшейся было за чаем. Радужное настроение Хоанга испарилось. Он застыл неподвижно, словно бонза, предавшийся самосозерцанью. Весь облик его и печальные чувствованья так и просились на страницы душещипательного романа.
Лыу — у нее совсем слипались глаза от усталости — запросилась спать. Хоанг кивнул головой в знак согласия. Она встала и направилась в спальню.
— Правильно, мадам, ступайте почивать, — сказал Нгуен, затягивая замысловатый узел на ботинке.
— А вы, Нгуен, собираетесь спать в своих модных башмаках?
— Нет, мадам, не угадали. Уже рассветает. В шесть ноль-ноль отходит мой поезд. Я отбываю в Лангшон, честь имею кланяться.
Лыу застегнула ворот платья и обернулась:
— У вас остались деньги на поездку?
— А вы уж решили, что Нгуен в одну ночь спустил весь капитал?.. Нет, мадам, я еще сказочно богат — наберу без малого два донга серебром — как раз на билет!
— Но ведь одними билетами сыт не будешь. Да и знаю я вас, привереду, не станете вы есть картон. Оставайтесь-ка лучше с нами и укладывайтесь спать. Завтра раздобудем денег, тогда и поезжайте. Чего себя зря мучить? Добро бы еще вас ждали великие дела.
— Нет уж, нет, вы меня не удерживайте. У меня, мадам, душа горит. Желаю вдохнуть ветер дальних дорог, Я мог бы остаться и до завтра и до послезавтра. Но я уезжаю! А деньги… к чему они? Хватило бы на билет в один конец.
Хоанг и не собирался перечить другу. Он глянул на циферблат будильника, равнодушно отстукивавшего секунды. И тотчас, как по заказу, часы залились звонкой трелью.
— Ну, позвенели и хватит, — сказал Нгуен. — Кого вы будите? Здесь вроде никто и не спит.
Хоанг нажал кнопку, и звонок замолчал.
— Ровно пять, минута в минуту! — объявил он и, после паузы, спросил: — Мне надо знать заранее, когда ты вернешься? Через неделю ты мне понадобишься по делу. Речь идет о заработках. Нет, сегодня я ничего не могу объяснить тебе. Так когда тебя ждать?
— Небось извести меня решил?.. Человек еще не уехал, а его уже допрашивают, когда он вернется.
— Ладно, ладно. Поезжай. Все будет в порядке. Я что-нибудь сам придумаю.
Нгуен укладывает в распахнутый кожаный портфель свой «багаж». Он сложил тщательнейшим образом пять или шесть носовых платков, потом метнул в разинутую пасть портфеля несколько пар носков и трусы.
Хоанг, сидя у стенки, наблюдал за сборами. Его стали обуревать сомнения: «А может, надо удержать Нгуена? Но чем соблазнить его в Ханое? Нет, ничего не выйдет»… Он чувствовал, что с отъездом друга теряет нечто очень важное…
Чтобы хоть как-то рассеять наплывавшую на него тоску, Хоанг решил заняться делом (правда, совершенно бесполезным!). Он открыл самый дальний ящик шкафа и извлек оттуда толстую тетрадь в красной обложке. Тетрадь оказалась исписанной более чем наполовину. Страницы ее были испещрены мелким торопливым почерком, исчерканы, изобиловали сокращениями и вставками. Кое-где попадались стенографические записи. Вдоль и поперек, как на старинных магических листках, пестрели чернила — зеленые, фиолетовые, черные, красные. Судя по всему, тетрадь заполнялась от случая к случаю: дома за удобным столом, на улице, в кафе — словом, повсюду, где автору приходили в голову важные, достойные увековечения мысли.
