Тенета для безголосых птиц - [9]

– Лада, ну, пожалуйста, Лада, успокойся, – тихо и спокойно твердила Варька.

Ей нравилось, что она такая тихая, спокойная. И главное – сильная. В отличие от железной интеллектуалки. Варя снова побеждала.

– Ненавижу! Тебя ненавижу! И всю жизнь ненавидела! Мне противно смотреть на тебя! Мне противно! Хорошо, что темно, и я тебя не вижу! Мне просто противно! – Лада искала слова и не находила, несмотря на то, что закончила литературный с красным дипломом. – Мне просто противно! Что ты путного совершила в жизни?! Рассказики, новеллки… И хвалили-то их за твои красивые глазки. Ах, Варвара написала! Скажите, какое чудо! А сами пялились на коленки! Ах, Варенька придумала! Замечательно! А сами мечтали прижать тебя в укромном уголке!.. Вот и вся цена твоему таланту.

– Ну, Лада, – монолог сокурсницы явно задел Варю за живое. – Ты прекрасно знаешь, что ради новеллок и рассказиков я не пользовалась ни коленками, ни глазками.

– Ах, скажите, какая невинность! Тебе и не нужно пользоваться! Ты всем, всем оставляла шансик, каждый раз в итоге умывая руки. Зато в воздухе витал аромат духов Вареньки и тайна неразгаданной ее души. И ты всегда – чистенькой – умудрялась сухой выкарабкиваться из любой мутной воды! Зато всегда – готовые публикации в центральных журналах… Недотрога Варя, на которую чуть ли не нужно молиться! Интересно, как долго на тебя молился Монахов!

Поскольку имя мое было упомянуто всуе, я посчитал нужным вставить и свое веское слово.

– А почему бы и не помолиться на хорошенькую и умненькую девушку, учитывая, что молитвами дело не ограничилось, – отомстил я Ладе.

Что с успехом и удалось. Она истерично расхохоталась.

– Ну и где теперь твоя хорошенькая и умненькая пассия? Вернее – с кем?

Я огляделся. Кромешная темнота. И только черные силуэты.

– Теперь, насколько позволяет видеть мой зоркий глаз, она рядом с тобой, Лада. Почти на одном островке. Но я осмелюсь предложить ей другое место под солнцем. Может, мой остров не настолько удобен, но здесь и теплее, и безопаснее.

Варя не раздумывала. Она выпорхнула из комфортабельного кресла и наощупь пробралась к моему пиджаку. И я с удовольствием помог ей разместиться рядышком.

– Уж не ты ли устроил этот взрыв, Монахов, – не унималась Лада.

Но я уже не слушал ее. Мы сидели спиной к спине и я физически ощущал свою Варю. Заново вспоминая ее каждое прикосновение, ее учащенное дыхание, ее выразительные глаза. Моя спина медленно деревенела. Я уже не знал, где я. Мне уже было все равно, где я. И не хотелось думать об этом сыром подвале, ставшем для нас темницей. А только – о Варе. Мои воспоминания о нашем общем прошлом были болезненными до умиротворения. И умиротворенными до боли. Но вспоминала ли об этом же и она, я не знал.

– В конце концов, можно поиграть во что-нибудь, – раздался голос Раскрутина. Я от неожиданности вздрогнул, только теперь начиная опять понимать ситуацию. – Все равно никто не уснет. А до утра еще долго. И хотя солнышко не блеснет в наше окошко, мы хотя бы услышим наших спасителей. Ну так как, убьем время игрой?

– В городки или морской бой? – съязвила Лада.

– В нашем положении самое подходящее – прятки, – пошутил и я.

– Скучные вы люди, – вздохнул Раскрутин. – Вспомните хотя бы, как десять лет назад в этом самом кафе, правда, при более благоприятных обстоятельствах, мы играли «в правду». Ну же, черти, вспомнили?

Мы промолчали, хотя наверняка никто этого не забыл. Я вновь вспомнил картинку из нашего прошлого…

Желтые блики свечей на столе уютного кафе. Вокруг сидим мы с весьма сосредоточенными лицами. За окном кружатся белые хлопья снега в свете полной луны. Юрка Раскрутин, такой же круглолицый и румяный, правда, еще не обрюзгший и совсем молодой, зажигает бенгальский огонек. Он взрывается золотистыми искрами, разбрасывая их во все стороны, словно маленький салют в честь нашей дружбы. Мы передаем его по кругу, и каждый спешит поскорее избавиться от этой эстафетной палочки. Чтобы спихнуть правду на товарища. Свою правду никто открывать не хочет – никакую. Последние искры бенгальского огня осыпаются в ладонях Вари, такой юной, такой нежной и такой моей. И она испуганно вздрагивает. Она тоже не хочет правды.

– Ты со мной останешься навсегда, Варежка? – спешно спрашиваю я, от волнения глотая окончания слов, словно кто-то хочет украсть у меня право на правду. Ради какой-то другой правды.

И испуг в ее синих-синих, бездонных-бездонных глазах. Я отлично помню этот испуг. Откуда он тогда появился?.. Сколько раз на этот простой, как наша любовь, вопрос она легко отвечала – да, да, да! Что же изменилось? Всего лишь маленькое кафе, всего лишь зима, всего лишь полгода до выпускного и всего лишь игра. Что же изменилось?.. И что она тогда ответила? Боже, что же она тогда ответила? Ах да – может быть. Может быть – да? Или может быть – нет?.. Это уже не важно.

– Э, нет, так не пойдет, – Юрка Раскрутин был удивлен не меньше моего. – Отвечай-ка прямо!

Ведь для всех наша с Варей любовь была всегда очень понятной. К тому же игра «в правду» существует только два слова – да или нет. Ну, отвечай же, Варежка!.. И вновь этот испуг. И синие-синие бездонные-бездонные глаза слегка помутнели.