Тень Желтого дракона - [74]
Началось второе утро осады Эрши. По всему было видно, что днем шэнбины не пойдут на приступ. Значит, надо ждать ночной вылазки.
— Неужели это у них в обычае — отдыхать днем, а нападать ночью? — спросил ихшид беков, собранных на совет.
Беки молчали. Никто из них не знал военных обычаев ханьцев.
— Во рту у убитых чинжинов обнаружены кляпы, — прервал тягостное молчание Кундузбек, сильно осунувшийся за эти тревожные дни.
— Это для того, чтобы ночью бесшумно подойти к степе, — перебил Кундузбека кто-то из беков.
— Нет, они так делают и днем, во время решительного натиска, — возразил Чагрибек.
— Откуда известно это? — спросил Сиртланбек.
— Я интересовался их искусством сечи и раньше, расспрашивал послов и путешественников, — последовал ответ.
Снова наступило молчание.
— Говорите же! — раздраженно произнес ихшид.
— Думаю, они будут нападать по ночам, — сказал праворучный бек Модтай. — Чинжины заметили, что ночное нападение вызывает у нас страх и смятение.
— Ночью они могут ворваться в кент с меньшими потерями, — добавил Кундузбек.
— Неужели вы допускаете, что шэнбины могут ворваться в кент? — с наигранным негодованием спросил Сиртланбек.
— Не забывайте, что это война! Мы не допускали и мысли, что ваши чинжины могут прийти в Давань, но вот теперь они здесь, под стеной! — язвительно вырвалось у Кундузбека.
— Почему это они мои?! — зло, но с еле скрываемой тревогой бросил Сиртланбек.
— Вы до сих пор держите чинжина у себя в доме! — последовал резкий ответ.
Нишан угрюмо молчал. С самого начала стычки между Кундузбеком и Сиртланбеком он опустил глаза и не поднимал взгляда от кончика сапога. Нишан хотел показать, что ему стыдно за перебранку беков; на самом же деле он прятал глаза, чтобы не выдать собственного замешательства. Не намекает ли и на него Кундузбек, не смея прямо обвинить наследника престола?
— Говорите о деле! — властно произнес ихшид.
— Враг попробует опять напасть ночью, это несомненно, — начал Чагрибек. — Но будут ли такие попытки и в дальнейшем — это зависит от нас самих.
Все удивленно посмотрели на него.
— Как так?! — пробормотал кто-то из беков.
Надо отучить шэнбинов соваться сюда ночью!
— Как отучить? Денно и нощно думаем об этом! За тем и собрались… — Престарелый бек Неката Эльбек не успел договорить, его нетерпеливо прервал ихшид:
— Говори, Чагрибек!
— Враг пойдет на приступ со стороны главных ворот: там нет ни рва, ни болота. Преодолеть ров, до половины наполненный водой, пройти по топкому месту через камыши, а потом взобраться на стену под стрелами и под ударами мечей и копий невозможно. Шэнбины это прекрасно знают. Чтобы держать нас в страхе, они будут кидаться со всех сторон, поднимая при этом как можно больше шума. Основные же силы направятся к главным воротам и постараются перебраться здесь через стену и открыть ворота изнутри.
— Откуда все это тебе, такому молодому, известно? — не вытерпев, спросил Эльбек. На этот раз ихшид не прервал его. Он и сам хотел задать такой вопрос Чагрибеку.
— Просто на месте предводителя шэнбинов я поступил бы именно так.
Беки согласились с мнением Чагрибека и решили усилить оборону главных ворот.
Едва начало смеркаться, Чагрибеку, находившемуся на высокой башне, сообщили, что внизу его ждет заутар. Чагрибек поспешно спустился и, почтительно поклонившись, недоуменно посмотрел на белобородого старца. «Что нужно святому здесь в эту пору? Ведь вот-вот начнется атака шэнбинов!» — подумал Чагрибек.
— Ты знаешь уста[130] Турана? — Заутар кивнул на стоящего справа от него человека.
— Я слышал о нем. Это он?
— Да, я кузнец Туран, мое прозвище «балга».
— А это, — заутар повернул подбородок влево, — Оробаз.
— Знаю, тоже мастер, из Вабила.
— Да, меня подарил ихшиду купец из Вабила в тот год, когда Чжан Цянь прибыл сюда. Я раб ихшида.
— А это уста Джувдар, тоже хороший кузнец, — по-прежнему не торопясь, представил заутар стоявшего за спиной Туранбалги мастера.
Чагрибек с трудом сдерживал нетерпение: «Зачем, о небо, они мне сейчас?» Словно прочитав мысли Чагрибека, заутар объяснил:
— Эти люди, исполняя волю Ахурамазды, смастерили сотни факелов, чтобы ты мог сбрасывать их на голову врага! Я ухожу. Буду молиться за избавление от проклятых чинжинов.
Заутар, опираясь на длинный посох, в сопровождении двух престарелых служителей, удалился. Чагрибек взял в руки один факел и осмотрел его.
— Чем пропитали паклю?
— Окунули в прозрачное масло[131], — ответил Туранбалга.
— Где взяли столько прозрачного масла?
— В мастерской ихшида.
— Мы попробовали там один факел. Загорается сразу! — произнес мастер-раб Оробаз.
Сотники и десятники раздали факелы чакирам в бойницах. По указанию Чагрибека два десятка факелов оставили внизу.
В полночь шэнбины вновь зашевелились и начали осыпать осажденный город камнями и стрелами. Когда нападающие, как саранча, кинулись на стены со всех сторон, чакиры сбросили первые горящие факелы и при их свете осыпали ханьцев тучей метких стрел. Чагрибек оказался прав: со стороны главных ворот шэнбины начали приставлять к степе лестницы, забрасывали на выступы стен арканы.
— Не бросайте зря факелы, прикрепляйте их прямо к стене! — крикнул кто-то из чакиров. Тут же десятки факелов, воткнутых в щели и висящих на выступах, осветили все вокруг. Стало видно, откуда идут шэнбины, куда направлен основной натиск. Теперь лишь изредка факелы бросали вниз, в гущу врага, чтобы лучше рассмотреть, что там происходит. При свете чакиры пиками, стрелами пронзали бегущих к стене, карабкающихся на нее чинжинов. Все новые и новые сотни шэнбинов бросались на приступ. Между главными воротами и левой боковой бойницей нескольким десяткам шэнбинов все же удалось подняться на степу и сбить с нее даваньцев. Чинжины тут же ринулись в кент, и внизу разгорелась ожесточенная сеча. Бросая под ноги врагам факелы, даваньцы истребляли всех спускающихся со стены. Одновременно была усилена стрельба из боковых отверстий главных ворот и левой угловой бойницы. К рассвету неприятель прекратил приступ.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.