Тень Желтого дракона - [2]

— Вот тебе серп. Сожни эти высохшие стебли. А я соберу корневища.

Оба взялись за работу. Но как только Ань-ин связал первую охапку, старик вдруг остановился:

— Какой же я недогадливый! Ты ведь, сыпок, еще ничего сегодня не ел. Недаром говорят: сытый голодного не разумеет.

Они сели прямо на землю. Старик достал сделанный из рогожи мешочек, вынул из него горсть высохшего вареного риса:

— Бери, сынок. Ешь.

Только увидев еду, Ань-ин вспомнил, что уже второй день у него маковой росинки во рту не было. Судьба никогда не баловала его, и он притерпелся к голоду.

— Недалеко отсюда в трех землянках живут мои односельчане, — заговорил старик, когда Ань-ин начал есть. — Они работают с рассвета до глубокой ночи. Я им кипячу воду для питья. У кого есть сушеные фрукты, тот их заваривает. Иногда мы варим из овощей суп, но это редко, раз в два-три дня. Ты тоже будешь работать. Я скажу, что ты мой племянник, пришел меня навестить.

— Значит, там есть и такие, как я?

— А когда в Поднебесной не было бездомных бродяг? Их везде полно.

— И я буду работать с бродягами?

— Помни: беглецу легче укрыться среди большого скопища людей, чем в горах, в одиночку.

Ань-ин задумался. Старик продолжал:

— Работать будешь с ними, а ночевать — в нашей землянке. Как достроим дорогу, вернемся в Байшань. Ты поселишься со мной — у меня есть хибарка и клочок земли. Когда я умру, ты меня похоронишь: у меня ведь никого нет. Сын убит на войне с сюнну[2], старуха в прошлом году померла… Вот такие дела, сынок.

Старик всхлипнул и вытер глаза краем рваной, грязной рубахи. Ань-ин перестал колебаться и устыдился своей недоверчивости. Вот и выход: сейчас пойти со стариком, а потом и жить у него. Вскоре Ань-ин и старик скинули с плеч хворост возле землянки…

Еще до рассвета люди один за другим стали спускаться в долину на строительство дороги. Старик разбудил Ань-ина:

— Иди с ними. Когда будут раздавать еду, не зевай!

Ань-ину дали корзину. Он начал таскать землю и щебень. Когда солнце поднялось высоко, Ань-ин увидел, что рабочие вдруг побросали лопаты и носилки и, несмотря на крики надсмотрщиков, кинулись в одну сторону. Там показалась низкая повозка на двух колесах, ее волокли люди. Толпа вмиг окружила повозку, не дав докатить ее до места. Свирепый надзиратель, отталкивая и хлеща плеткой самых назойливых, заставил поставить повозку на подпорку, затем влез наверх и, раскорячив ноги, открыл крышку первого чана. Недружелюбно косясь и покрикивая на голодных людей, он принялся маленькой чашечкой отмеривать им сухой вареный рис.

Ань-ин не решался подойти ближе — ему казалось, что пробиться невозможно. Поднявшись чуть выше по склону, он, глотая слюну, издалека наблюдал за столпотворением. Кто был посильнее, те вновь и вновь вклинивались в наседающую толпу, протягивая либо обломок деревянной чашки, либо помятую бронзовую посудину. У кого ничего не было, те подставляли грязные пригоршни. Безуспешно пытаясь навести порядок, надзиратель время от времени наугад хлестал людей плетью. Чтобы выбраться из толпы, не рассыпав риса, некоторые прижимали его к груди, иные поднимали над головой. Но более ловкие руки выхватывали у них драгоценную добычу. Случалось, что рис просыпался на землю. Тогда неудачливые и слабые, ползая под ногами, подбирали его щепотками, а то и по одному зернышку, и тут же, не сдув пыли, торопливо совали в рот…

Ань-ин не верил своим глазам. У его хозяина тысяча рабов. Бывало, что все они работали одновременно в одном месте, им также раздавали рис или просо из одного чана. И там случались ссоры и драки из-за нехватки еды, но такой давки и толкотни он никогда не видел.

Наконец надсмотрщик перевернул оба чана, постучал по днищам, чтобы все видели, что рис кончился, и соскочил на землю. Повозку тут же уволокли. Оставшиеся без еды топтались на месте, облизывая пересохшие губы, и голодными глазами смотрели на счастливчиков, доедавших рис. К одному из сидящих подскочил низкорослый парень, выхватил у него чашку и кинулся наутек, на бегу запихивая еду в рот. Потерпевший бросился догонять обидчика, а догнав, сильно ударил кулаком в спину. Воришка упал невдалеке от Ань-ина, прижимая к груди добычу, а владелец чашки стал пинать его ногами, потом навалился всем телом, пытаясь отобрать рис. Но низкорослый, лежа на животе, извиваясь, как уж, чтобы увернуться от ударов, продолжал запихивать в рот последние зернышки. Лишь после этого он поднялся и, швырнув владельцу уже пустую чашку, даже не отряхнувшись, поплелся прочь…

Ань-ин удивился, что никто ни словом, ни взглядом не осудил поступок парня. Да никто, кроме Ань-ина, и не обратил на это внимания: все давно привыкли к подобным сценам, любой при первой возможности поступил бы так же.

Послышались свист плети и окрик надзирателя, призывающий к работе.

Ань-ин вернулся к своей корзине, все сильнее чувствуя голод. Он оглянулся вокруг, сам не зная, что ищет, с трудом сдвинул корзину и поволок ее вниз, чтобы высыпать землю. Там на корточках сидел старик. Он сочувственно спросил:

— Не досталось тебе?

— Нет.

— На, ешь. Только на ходу, чтобы никто не видел, а то отнимут. — Старик протянул Ань-ину кусок заплесневелой лепешки и поспешно удалился.