Тень - [31]

Мечи стало невыносимо тяжело держать. Бросив один, я вцепился в длинную катану. Иначе мне бы просто не удалось сражаться. Меч было трудно даже держать, не то, что махать им.

Сколько я их перерубил? Сорок или пятьдесят, значит, пройдено было лишь пол пути. Хватит меня ещё настолько же врагов? Хватит. Душу надо продать подороже. Но был ли в этом смысл?

Тени бросились на меня, и сил отбиваться почти не было, что значило официальный конец моего жизненного пути. В конце мне вспомнилось то, чего я вспомнить не ожидал, и не хотел совсем. Это вызвало во мне неприятные чувства, и к страху с гневом примешалось презрение.

Ради чего мне предстояло умереть? Ради толстой свиньи Говарда, и Всесильных? Зачем я вообще стал самураем и мечником? Чтобы в своём жизненном итоге иметь лишь то, что мне удалось порадовать Всесильного Говарда доставив ему коньяк?

Под страхом смерти мне стало окончательно ясно — я хочу защищать людей и владеть мечом. Только защищать людей от теней, тренироваться фехтованию, и ничего больше. Мне не хочется быть при дворе, не хочется иметь почетный титул, ловить на себе трепещущие взгляды девушек, для которых важен социальный статус. У меня возникло ощущение отвращения к богатству и жалованью которое я имел, ведь выходило так, что самураями становились именно ради этих преимуществ. Но в них ли счастье? Мне стало понятно, что нет.

Путь. Я был доволен Путем, который проделал. Полсотни теней разом ещё никто в истории мечников одолеть не мог, и выпускать такое большое количество энергии, используя чакру, тоже. Мне удалось стать лучшим, но ничего нового ощутить не получилось.

У меня впереди была тёмная вечность, и когда мне думалось, что в этой тёмной вечности не будет меча, тренировок, и жизни, то стало очень грустно. Но почему было грустно, если цель, к которой стремится каждый мечник, — стать лучшим, — была достигнута?

Мне же ещё рано умирать.

Толком даже не удалось насладиться жизнью, не удалось насладиться тем, чем я занимался. Теперь мне хотелось этого безмерно. Я был готов на всё, лишь бы всё это кончилось чудом, и мне был бы дан шанс снова тренироваться, и идти по Пути воина.

Меня вдруг переполнила тоска. Уши заполнил непонятный звон, и перед глазами всё засияло, словно поблизости вспыхнул маленький ядерный взрыв. Тепло, ранее наполнявшее моё тело, превратилось в жар, начиная обжигать всё изнутри. Было невыносимо больно, и я выронил из-за этого меч, закричав.

Звон нарастал, глаза тоже начинало жечь, и вскоре мне совсем ничего не было видно. Мне показалось, что тени, попавшие в свет, разлетались на части, и испарялись, моментально обращаясь залой.

Звук резко оборвался, картинка перед глазами пропала, а моя связь с действительностью была разорвана.

Я потерял сознание.

Глава 5

Я услышал журчание ручья. Просыпаться не хотелось, и было желание отоспаться, как следует. Глаза я не открывал, хотя сознание уже бодрствовало. Тело ломило ещё хуже, чем после того избиения в детские годы, и моё состояние можно было описать одним словом — паршиво. Но вдруг пришло осознание того, что произошло со мной.

Меня действительно спасло чудо? Или кто-то вовремя успел прийти на помощь? «Жив», — подумал я, и испытал такое сильное облегчение, что лишились важности любые мирские заборы.

— Рэн? Очнулся? — раздался голос Рю.

Как он это понял?

— Да, мастер. — произнес я, но сил было мало, потому говорить не очень хотелось. Меня как никогда обрадовал его приход.

У меня получилось открыть глаза, собравшись с силами. Я лежал в больничной палате, а рядом со мной сидели Хеля, Рю, и Ичинару. Ичинару дрых на кресле, посапывая и запрокинув голову. Он выглядел забавно и глупо. Хеля облокотилась прямо на мою койку, положив голову на руки. Видимо, не спал только Рю. На душе стало намного лучше от того, что я очнулся не в одиночестве.

— Рад, что ты остался жив, — спокойно, но искреннее произнес Рю. — Ребята, просыпайтесь. Рэн очнулся.

Хеля первая вскочила, показывая образовавшийся на лице пролежень, и красные от бессонницы глаза. Возникло ощущение, что ей только-только удалось уснуть. Мне стало даже немного неловко от того, что потревожил её своим пробуждением. С какого момента, интересно, они тут сидели?

Рю обернулся к Ичинару, который так и не проснулся, и отвесил ему звонкую затрещину.

— А?! Что?! Кого убить?! — Вскрикнул Ичинару, аж подпрыгнув на месте, и потянулся к рукоятке воображаемого меча. — За что?! — возмутился он, с обидой глядя на Рю, и потирая голову.

— За нечуткий сон, — наставительно произнёс Рю. — Твой друг очнулся, поприветствуй его.

— Рэн, живой! — Ичинару искренне улыбнулся, и от его улыбки в груди стало тепло, как и от обеспокоенного взгляда Хели. — Ты теперь крут, Рэн, в курсе?

— Я за тебя волновалась, — Хеля смущённо сжала мою ладонь. Яркие эмоции у неё были, но выражала она их скромно. — Ты как себя чувствуешь?

— Хорошо, — ответил я, немного приврав. Голова раскалывалась, тело болело, но меня переполняло счастье. — Всё хорошо.

— Я рада, — сказала Хеля, прислонившись щекой к моей ладони.

Всё-таки она меня любила, в этом я теперь удостоверился точно. Хотя это ещё предстояло проверить, ведь у меня было ощущение, что впереди большие перемены. Стало ясно, кто мне друг, кто нет. А какие могли быть сомнения? Люди, называвшие меня другом, сейчас явно в другом, более уютном месте. В беде сразу видно, как и кто к тебе относится в действительности, и этот момент стал для меня очередным уроком в том, что судить нужно только по поступкам.