Тень волка - [63]

Отшвырнув прочь свой халат, я натянул на себя пальто и, подхватив трость с вложенной в нее шпагой, бесшумно повел Фелицию из дома тем самым маршрутом, который она предложила. Пробираясь между домами, мы увидели стражников, которые, размахивая фонарями и выставив впереди себя алебарды, храбро громыхали вверх по улице. Переплетение узких переулков и проходов между конюшнями, хорошо известных в своем родном городе каждому школьнику, вывело меня и Фелицию к дядиному дому, от которого мы в этот момент находились всего лишь в каких-то пятидесяти ярдах. Я глубоко и с удовлетворением вздохнул, полагая, что рискованная операция успешно завершена, как вдруг Фелиция тихо вскрикнула и прижалась ко мне.

У ног девушки помахивал хвостом Де Рец, нежно прижимающий свою огромную голову к ее руке и всем своим видом выражающий удовлетворение собственными ловкостью и сообразит тельностью, которые собака имеет обыкновение выказывать, встретив неожиданно своего хозяина или хозяйку. Если бы моя задача была менее обязывающей, если бы я посмел пренебречь опасностью, то, я думаю, во гневе я бы мгновенно выхватил из трости клинок и приложил бы все старания, чтобы одним-единственным ударом на месте убить это животное. Но в этот момент мы все находились почти под окнами дядиного дома. Любая тревога, малейший взвизг, если я потерплю неудачу и не сумею одним ударом убить пса, живого существа, заставит дядю подняться с постели, чтобы узнать причину, вызвавшую этот шум: всем в доме было хорошо известно, что мистер Баркли в последнее время плохо спит по ночам.

– Ключ, – прошептал я, – приготовь ключ. Один Бог знает, когда в следующий раз у этого пса вновь возникнет желание повыть.

Но собака лишь спокойно трусила рядом с нами, а затем терпеливо ждала, пока Фелиция отомкнет тяжелую дверь и исчезнет в густой темноте холла. Пес не сделал за нами ни единого шага, когда я следом за Фелицией вошел в дом; и дальше в течение долгой минуты мы стояли в темноте холла, сжимая друг друга в первом любовном объятии, которое вполне могло стать и последним.

Когда Фелиция закрыла за мной дверь и я услышал тихий звук задвигаемого засова, пес, громко фыркающий в лишенных листвы кустах, растущих сбоку от ступеней, ведущих к крыльцу, даже не взглянув на меня, неторопливым шагом удалился в сторону своего постоянного места на кухонной веранде. Часом позже кружным путем я дошел до своего дома; мои соседи к этому времени вполне успокоились, но Джуди Хоскинс еще не спала и, воспользовавшись моментом, многоречиво поведала мне, как какой-то случайный прохожий, должно быть, по ошибке принял волкодава французского джентльмена за волка и дважды выстрелил в него. Одна из пуль вдребезги разбила стекло в одном из окон моего кабинета, а так как дом стоял на пересечении двух улиц, объяснение моей домоправительницы выглядело вполне правдоподобным для посторонних; а первая из традиционных для старой Джуди зимних простуд избавила ее от возможности обратить внимание на свежий запах порохового дыма, который должен был остаться в воздухе кабинета. Я поддакивал ей с самым важным и мрачным видом, приличествующим нанесенному мне в эту ночь ущербу. Но вы можете быть уверены, что я не предоставил старой Джуди ни единой возможности догадаться о том, что мы внимательнейшим образом исследуем стенку, расположенную напротив того места, где пул должна была застрять; и она – добрая, бестолковая душа – ни разу, конечно, даже не задумалась об этом обстоятельстве.

Глава XVI. Отвращение

«Сен-Лауп знает все о сегодняшней ночи. По крайней мере он знает, что я уходила из дома и что ты привел меня обратно. Как, вероятно, и все остальное. И я почти готова поверить, что все это он сам подстроил заранее, а ты и я просто плясали под его дудку, словно пара марионеток, нити от которых он держал в своих руках.

Хеби вернулась в дом прежде меня: я заметила ее сидящей в моей комнате, поджидая свою госпожу. Поэтому Сен-Лаупу станет известно все. Если, конечно, весь этот вечер не был ловушкой, которую он сам же подстроил для нас.

А если это все же не ловушка, о мой милый, о мой славный, о мой любимый – неужели он не вызовет тебя на дуэль, чтобы отомстить за свою оскорбленную честь?

Беги! Заставь дядю Баркли отправить тебя по какому-нибудь поручению, пока не пройдет свадьба и мы с ним не уедем в Нью-Йорк.

Я говорю об этом не потому, что считаю, что он стреляет лучше тебя, ты, насколько я знаю, куда лучший стрелок, чем этот француз, постоянно хвастающий своим искусством в этих делах. Но я не смею рисковать тобой. Я не смею даже подумать о том, что все оставшиеся мне долгие годы не увижу твоего дорогого лица. Уезжай, если любишь меня!»

Дядя вошел в контору и положил эту записку, маленький хрустящий треугольник из дамской бумаги для письма, не запечатанный и не надписанный, на мой стол.

– Когда я покидал дом, ваша кузина вручила мне эту записку. Весь путь до самой конторы я, чтобы не забыть, нес этот треугольник в своей руке. Фелиция сказала мне, что содержание этой записки крайне важно для вас обоих, – объяснил дядя и, пока я читал послание девушки, стоял рядом со мной, словно рассчитывая своим присутствием и пристальным взглядом вытянуть из меня хоть какой-то намек на его содержание.