Тень Тибета - [17]

– Он всегда удирает туда, – указал он рукой в ту сторону.

Иных предложений не последовало, и, по примеру Джучи, они с взвизгами сорвались всей стаей, понеслись к холму. Вскоре они мчались по его протяжённому склону, поднимая над щетиной травы облачка пыли.

Удача приподнялся на локте, пронаблюдал за ними. Он и притихший жеребец лежали за валуном в выемке, оставленной пересохшей лужей. Жёсткие стебли густого разнотравья окаймляли выемку, помогли им оказаться невидимыми для преследователей. Едва первые из них перевалили за гребень холма, он вскочил, поднял коня, и через мгновение они понеслись по свежим следам, на которые продолжала медленно оседать серая степная пыль, и вскоре были на вершине.

С верхнего перевала холма хорошо просматривалась часть побуревшей к разгару лета долины, на которой повсюду торчали, где кучно, а где по отдельности, чахлые и с короткими листьями кустарники. Удача ударил пятками по бокам жеребца, дёрнул удила и коршуном ринулся вдогонку последнему из тех, кто его выслеживал и выискивал. Вся шайка беспечно отвлеклась новым развлечением, гнала молодого самца оленя, беспорядочно растянувшись позади скачущего первым Джучи. Они потеряли бдительность, и Удаче это было на руку. Кратчайшим путём настигнув отставшего члена шайки, он подхватил его за ступню и столкнул, опрокинул с седла. Тот свалился на щетину травы с испуганным выкриком тревоги, однако не был услышан увлечёнными погоней за животным сообщниками. Нагнав следующего, Удача со всей силой огрел его плетью по оголенной шее и сразу же стал заворачивать бег коня, направляя его по широкой дуге к дальнему крылу пригорка.

Это было уже третье удачное нападение за день, и он был уверен, что снова ускользнёт от разъярённой, вынужденной прервать охоту на оленя своры преследователей. Пока они кричали друг другу и с проклятиями нестройно разворачивались, он успевал оторваться от них, с лёгким сердцем направлялся к очередному укрытию, которое при удобном случае могло превратиться в засаду.

За месяц он стал их головной болью, как овод нападал и наносил болезненные укусы зазевавшимся. Тщательно изучив долину, запоминая всё, что способно стать укрытием, он каждый полдень, как одинокий тигр, подбирался к юртам, за ближайшими пригорками и холмами поджидал окончания занятий. Потом выслеживал, куда отправлялись джучины сообщники. Стоило его врагам отвлечься на охоте или на рыбалке, как он их наказывал. Стоило им попасться на его уловку и погнаться за ним, он пропадал, потом неожиданно налетал, жалил одного или двоих и ускользал. Он сравнялся с лучшими из них в искусстве верховой езды, и приучил их удаляться от стойбища только отрядами, в постоянном ожидании нападения.

К вечеру он скрывался в горах, где отыскал несколько пещер и речушек с обилием рыбы. Там устраивал ночёвки. Такой образ жизни успокаивал пробудившуюся жажду мести и самоутверждения, доставлял удовлетворение, и менять его он не собирался. Встреч с людьми приходилось избегать. Когда охота на диких голубей, фазанов или на рыб бывала неудачной, случалось голодать. Но он не хотел возвращаться в стойбище, так как не ждал ни от кого справедливости, а терпеть наказание за своё бегство, чего так хотелось увидеть шайке Джучи, был не намерен. Старался избегать мыслей о будущем, хотя вечерами, когда сидел у костра, порой охватывала тревога, что такая неопределённость долго продолжаться не может.

Происшествие на исходе второго летнего месяца положило конец такому его существованию. В конной сшибке у кустарниковой засады его противник неловко свалился с коня на голову и сломал шею. С гибелью сообщника, вся шайка поддержала объявленную Джучей настоящую охоту, они вооружились ножами и луками и несколько раз обстреливали его стрелами. Ему пришлось тоже вооружиться, он больше не выезжал на встречи с ними без лука и пращи, которой научился пользоваться при охоте на птиц и мелких зверей.

Подземный толчок стряхнул с широких плеч высокой горы лавины камней, снега и льда, они набирали скорость, протяжным гулом растревожили окрестности. Ослабленный расстоянием гул донёсся до хребта возле клинообразного сужения долины, где был единственный горный проход к дороге на Лхасу.

Уши гнедого жеребца дрогнули. Жеребец приоткрыл глаза, приподнял голову, прислушался к невнятным отзвукам от далёких лавин. Сон же Удачи, который лежал на траве, свернувшись калачиком у его тёплого брюха, оставался безмятежным. Однако тихое ржание лошади в удалении разом разбудило подростка, он сел и потянулся к праще. Лощину в подножии хребта и скрывающихся в ней жеребца и Удачу ещё накрывала длинная тень, какая бывает только ранним утром. Привстав, Удача выглянул из лощины. Со стороны ведущей в Лхасу дороги продвигался отряд, в котором он насчитал пятнадцать всадников. В основном, там были воины, – хорошо различались налучья с лисьими хвостами, сабли в ножнах. Укреплённые у левых ног воинов пики с красными лоскутами стягов торчали кверху, показывая, что они сопровождали важное лицо.

Не думая, что на него обратят внимание, Удача неосторожно высунулся всей головой. В отряде его заметили, двое всадников отделились от остальных, рысью поскакали к лощине. Устраиваясь на ночлег, он не ожидал опасности с той стороны, не подумал о путях отхода, и потому решил не вызывать подозрений у приближающихся взрослых степняков, ловких и опытных. Тихим подсвистом он поднял своего коня, надел на него седло и занялся по виду спокойным затягиванием подпруг.