Тень от носа - [12]

Слесарь (протяжно зевнув). Какая длинная история. Напоминает ирландскую сагу.

Катрин (иронично). Мужчины так любят нерожденных детей, мама, что рожденные всякий раз застают их врасплох. А весть о беременности любовницы вообще сражает наповал. Седеющим ловеласам, вероятно, следовало бы волочиться за беззубыми матронами — ни тебе досады от менструаций, ни потрясений от зачатий.

Одетта. Он не был ловеласом. Он хотел, чтобы я вышла замуж, устроила свою судьбу…

Катрин. И потому был несказанно счастлив, увидев свою стареющую девочку в обществе прыщавого юнца. Творческий вечер мадемуазель Перрье с павлиньим разнообразием сценического гардероба, с биссированием, с криками " браво", с банкетом и хорошей прессой — какое чудное прощание Пигмалиона с Галатеей!

Одетта. (грустно). Да, это было великолепно.

Катрин. Но постепенно фанфары смолкли, обелиск был без остатка поглощен венком, и жизнь мало-помалу перетекла в мансарду.

Одетта. Да, в маленькое помещеньице под крышей на улице…

Катрин. Руссо. (Останавливаясь рядом.) На улице Руссо, напротив магазина с жестяной бригантиной у входа и чешуей бижутерии внутри. В квартире были цветочные горшки с кактусами и каланхоэ, скрипучая кровать, очевидно, помнящая Мопассана, шкаф — родственник тигра, такой темный, как если бы тигра произвела на свет таитянка. Дверь у шкафа не закрывалась, и весь пестрый карнавал платьев, окропленных белой луной, казалось, норовил выплеснуться среди ночи на истоптанный коврик и пуститься в самбу, словно во все тяжкие. Туда, в эту неказистую комнатенку, в это обиталище выносливых пауков и аскетичных тараканов, и перекочевал однажды пятнадцати… нет, уже шестнадцатилетний любовник. Кажется, это был март.

Одетта. Апрель.

Катрин. Феноменальная память!

Одетта. Именно в тот месяц мой добрый ангел, которого вы уничижительно назвали главреж, навсегда исчез из города.

Катрин. Как трогательно. Жаль, мне не довелось знать его лично.

Одетта. Слышали бы вы тогда, мадам, мой плач…

Внезапно раздается недюжинный храп — оказывается,

слесарь, убаюканный "сагой", заснул. Его турецкого

загиба трубка тлеет в откинутой руке.

Патрисия (подскакивая и тормоша слесаря за плечо). Мсье. Мсье! Пожалуйста, проснитесь. Вы можете сгореть!

Слесарь (от толчков слегка колыхаясь головой, как прикорнувший кучер, чья повозка решилась отправиться в путь, не дожидаясь его соизволения; утробно). Угу… угу… угу… (Внезапно отчетливо.) Повторяю, лес рубить и сплавлять англичанам!

(Снова впадает в храп.)

Патрисия. Мсье, я вас умоляю. Каким англичанам? Давайте-ка, давайте…

Слесарь. (вновь утробно). Угу… угу…угу… (Вновь отчетливо.) Никаких " Я хотела "! Бензопилы — строго под роспись. (Вновь храп.)

Патрисия. Мсье, ради Бога! Будь они неладны, бензопилы ваши. Да проснитесь же вы наконец!

Слесарь (вскидывая голову). А? Что? Грабеж?

Рывком, как будто за ним гонятся, входит Франсуа.

Из кармана торчит газета. Выражение лица

встревоженное, но за три шага меняется так

радикально, что и вовсе исчезает.

Я всегда путаю грабеж с пожаром.

Франсуа. (непроницаемо). Дамы и господа, верхние слои атмосферы, по всей видимости, сулят осадки.

Слесарь. Во как!.. А нижние?

Катрин. Вы это к чему, Франсуа? (Одновременно.)

Патрисия. А ужин они не сулят?

Франсуа. На Хонсю с минуты на минуту обрушится цунами. Мое почтение мадам Дсоноква, прекрасно выглядите. (Кивает Катрин.) В Вашингтоне — семь часов утра.

Патрисия. Что, это тоже стихийное бедствие?

Франсуа. В Бенгалии — карибский кризис. В Монголии — дорожные пробки. В Москве клонировали козу и колокольню Ивана Великого.

Мишель. Чего? Козу?! Нипочем не поверю!

Патрисия. Несчастная страна! (Одновременно.)

Франсуа. Хуанита Гортензия Вильереаль при ближайшем рассмотрении оказалась Хосе Диего Родригесом. Это, разумеется, в Мехико. Одним словом, господа, мне нужна еще одна пара крепких мужских рук.

Слесарь. Вы хотите в четыре руки вернуть Хуаниту к ее прежнему состоянию?

Одетта. Мишель, мальчик, ты должен помочь! Франсуа, что вообще надлежит делать?

Франсуа. Небольшие работы по транспортировке груза, мадам.

Одетта. А груз — он легкий? Тяжелый?

Франсуа. Слегка вспотевший.

Мишель. Не пойду! У меня пальцы пианиста…

Слесарь. (Мишелю). О тайном пороке, мсье, не обязательно заявлять во всеуслышание.

Мишель. Я могу взять полторы октавы. Но брать (брезгливо) какой-то потный, мерзкий… Моими пальцами?!

Катрин (подходя к Мишелю и снимая маску). У тебя пальцы жигало, альфонса, рантье, живущего на проценты от внешности и разницы в возрасте.

Мишель. (остолбенело). Ты… воскресла?

Катрин. (с усмешкой показывая шагающими пальцами маршрут кеносиса). Я снизошла. А вот как ты сюда попал, мальчик? Заблудился? Была отечная лунная ночь, ты шагнул на проселок, тебе подмигнула оступившаяся и летящая в пропасть звезда?

Франсуа. Прошу прощения, господа. Груз — он таки изнемогает.

Слесарь. Обычное состояние груза, особенно взопревшего. Ничего, поизнемогает. Мы же должны узнать, как этот сосисочник… как он сюда… Я, кстати, не удивлюсь, если окажется, что его зовут Хосе Диего Родригес.

Катрин. Нет, мсье. Его имя Мишель. Четверть века назад его так нарекли в честь отца.