Тень на Солнце - [20]

— Все спокойно, сын мой, — улыбнулся брат Кондрат. — Это полевая мышь шуршит в траве.

Они расположились на ночлег недалеко от дороги, в маленькой рощице, что вплотную подходила к тракту. Рядом с двумя по-прежнему спокойными, как удавы меринами, щипал траву Толстик. Мерины его, конечно же, не интересовали. Вздохнул во сне один из мальчиков: Евген. Зезва медленно положил ножны на колени, осторожно вытащил меч Вааджа. Монах широко раскрыл глаза.

— Да освятит наш путь Светлоокая Дейла! — прошептал отец Кондрат. — Что это такое?

— Меч.

— Вижу, что не задница, сын мой! Почему лезвие светится синим огнем? Ты чародей?

Зезва хмыкнул, заметив, как брат Кондрат решительно придвинул к себе свою дубину.

— Нет, отче, не чародей. Отложи свою палку, она тебе не понадобится. Я вовсе не собираюсь нападать на тебя или творить колдовство.

— Так кто ты такой на самом деле?

— Зезва по прозвищу Ныряльщик.

Отец Кондрат стиснул дубинку так, что побелели пальцы. Зезва поворошил угли. Взметнулась целая буря искр.

— Не ты ли, — медленно проговорил монах, — не ты ли тот самый ходок за Грань, к демонам?

— Я, — вздохнул Зезва.

Отец Кондрат некоторое время молчал, поглаживая дубину.

— Зачем же ты назвал свое полное имя, сын мой? — спросил, наконец, монах. — Мне, первому встречному.

Действительно, зачем? Зезва устало потер переносицу.

— Не знаю, отче. Может быть, потому что ты показался мне порядочным человеком?

— Спасибо за доверие, сын мой. Вот только…

— Что, святой отец?

— Нельзя вот так верить всем, кому ни попадя.

— Разве Дейла и Ормаз не учат нас любви и вере?

— Учат, — серьезно кивнул Кондрат. — Но на свете столько дурных людей, что… — монах сокрушенно покачал головой. Зезва с интересом взглянул на него.

— А ты, отец, что делаешь в дороге? Почему странствующим монахом стал?

— Я, — насупился брат Кондрат, — к покаянию и испытанию дорогой святым отцом-настоятелем призван.

— Отчего же? — усмехнулся Зезва. — Плохо в колокол звонил, а?

— Следи за своими речами, мирянин! — рявкнул монах так, что Зезва вздрогнул.

— Прости, отче, не хотел обижать тебя…

— В колокол я хорошо звонил, и в богов верую! Но вышло у меня с отцом-настоятелем Варгилием… Хм, в общем, я…

Зезва хотел было снова пошутить, но передумал. Брат Кондрат разгладил складки рясы.

— Двух раненых джуджей приютил я, сын мой. За это и наложил на меня настоятель наказание.

Зезва широко раскрыл глаза от удивления.

— Нелюдей?

— Да, сын мой. Видно, стали карлы жертвами разбойников, что в окрестностях Орешника орудуют. Израненные, избитые, ограбленные, добрались они до нашей деревни, стали стучать к людям, помощи просить… — Кондрат не мигая, смотрел в огонь. — Помогите, пожалуйста, просили джуджи. Но никто не открыл им, сын мой, никто! Как же так? Как такое может быть, скажи мне… Раненому живому существу в помощи и приюте отказать?

— Джуджи — нелюдь, — покачал головой Зезва. — Вот и не стали им люди помогать…

— Нелюдь?! — воскликнул Кондрат. — Люди? Какие они люди? Хуже страховидлов кровожадных они все! Бросить истекающих кровью, нуждающихся в помощи на произвол судьбы! Да гореть им всем в аду! Настоящие нелюди они и есть, сын мой. А джуджи… Что ж, раз они роста маленького и бородатые, значит, нужно их ненавидеть, преследовать, слухи нелепые про них распускать?! Те же творенья божьи они, как мы с тобой.

Отец Кондрат яростно пнул ногой головешку.

— Так за это в покаянную дорогу отправили тебя, отче?

— Да, сын мой. Раненым джуджам без ведома настоятеля приют дал. Молодым послушникам велел раны их обработать. На ночь в келье своей ночевать оставил, накормил бедолаг. А поутру, когда уходили они, сказали мне удивительные слова. Ты, глаголют, первый человек, что с открытым сердцем и душой к нам, нелюдям по-вашему, отнесся. Мы будем молиться за тебя, добрый человек. А дома расскажем всем, что и среди людей есть люди. Вот так и сказал! Среди людей тоже есть люди… Эх!

— Джуджи себя считают настоящими людьми, — тихо сказал Зезва, — а нас — уродами, жестокими и бессердечными великанами.

— А что, разве не так?

Снова наступила тишина, прерываемая лишь шипением костра и ночными шорохами. Опять беспокойно вздохнул во сне Евген. Сандр спал тихо, только один раз перевернулся на другой бок. Тихо заржал Толстик. Удавоподобные мерины проигнорировали этот призыв к общению. Тогда рыжий жеребец презрительно взмахнул хвостом и вернулся к поеданию травы.

— А меч, отче, светится потому, — произнес Зезва, — что поблизости чуд. Страховидл.

— Что?! — привстал брат Кондрат. — Уж не думаешь ли ты…

— Не думаю. Сядь, святой отец. Ты не страховидл. Меч на тебя не реагирует. Но посмотри сюда.

С этими словами Зезва осторожно поднялся и поднес слабо мерцающее лезвие к спящим мальчикам. Синий свет усилился. Отец Кондрат зашептал молитву Дейле.

— Мальчики, — произнес Зезва, усаживаясь и пряча меч.

— Дети малые?! Да в своем ли ты уме, сын мой?

— В своем, святой отец. Впрочем, есть одно обстоятельство.

— Какое же?

— Меч светится слабо.

— Это о чем-то говорит тебе, Зезва Ныряльщик?

Зезва не ответил. Брат Кондрат прикусил губу и некоторое время молча смотрел, как огонь пожирает свою деревянную пищу. Оранжевые лепестки пламени настойчиво обгладывали особенно толстую ветку, подложенную Зезвой недавно. Жердь не поддавалась, но огонь не унывал, весело и деловито трещал, захватив ветку в свои объятия, из которых не было выхода.