Тень - [12]

У каждой ночи бывает такое время, когда мир кажется почти пустым. Луна отступает и освещает чужие земли, а созвездия скрываются за горизонтом, устремляясь к другим пределам. Звезды гаснут одна за другой — последние огоньки посреди тьмы, и ночь замирает перед первыми проблесками зари.

Не успел Фаолан отойти от Каррег Гаэра хотя бы на полмили, как тьму прорезали первые завывания Аластрины. Значит, вождь скончался. Серебристый волк замер; по спине его, от загривка до кончика хвоста, все еще опущенного между ногами, пробежали мурашки. Он опустился на колени и закрыл морду лапами. За все время, что Фаолан находился среди волков, это было его первое искреннее выражение почтения.

Вскоре в завывания скрилина вплелся еще один голос — это Катмор причитала по своему утраченному супругу. «Какое ужасное время для смерти», — подумал Фаолан. На небе нет ни единой звезды из небесной лестницы, ведущей к созвездию, которое волки называли Пещерой Душ. Сейчас оно сместилось далеко на запад и через несколько ночей почти полностью скроется на все три зимних месяца, которые предстояло пережить волкам из Далеко-Далеко. За эти несколько ночей Катмор и благодарила Люпуса. Если бы Дункан МакДункан скончался в зимние месяцы, то, чтобы подняться к Пещере Душ по звездной лестнице, его духу пришлось бы ждать до самой весны.

Скрилин между тем пропела призыв ко всем стаям из клана МакДунканов отправиться на запад, где ночь была еще молода и где еще можно было найти ступени к звездам. Три следующих ночи волки будут собираться там, чтобы пропеть морриах — плач по ушедшему вождю. Участие глодателей в этой церемонии не предусматривалось, а из этого следовало, что Фаолану придется ждать, прежде чем приступать к ритуалам раскаяния. Ждать с тяжелым сердцем, потому что он искренне восхищался Дунканом МакДунканом. В глубине души он ощущал ясную связь со старым вождем, которой не испытывал по отношению к другим созданиям, за исключением Гром-Сердца.

Гром-Сердце! Имя это эхом отозвалось в мыслях Фаолана. Он не был на том месте, где похоронил ее лапу, с тех пор как его приняли в клан МакДунканов. Теперь он больше всего на свете хотел дотронуться до лапы, которая ласкала его, когда он был совсем маленьким. Сейчас ему стало бы лучше, если бы он просто полежал у этой кости.

Фаолан резко свернул на юг и направился к реке, от бурного разлива которой его некогда спасла Гром-Сердце. Она поведала ему, что слово «фао» означает одновременно «река» и «волк». А «лан» означает «подарок». Когда она вытащила его из воды, то подумала, что волчонок — это подарок, который прислала ей река. Тогда она только что потеряла своего медвежонка, которого унес кугуар, и у нее до сих пор было молоко. Поэтому она стала кормилицей Фаолана и воспитала его. Когда Гром-Сердце погибла, Фаолан забрал самую большую кость своей приемной матери и вырезал на ней историю солнечного лета, которое они провели вместе. История рассказывала о том, как они ловили рыбу на порогах, как стояли посреди реки, выслеживая поднимавшегося вверх по течению лосося, и как лапами выбрасывали добычу на берег. Все это было запечатлено на кости. Убийство первого карибу, летняя берлога, зимняя берлога. Эту кость Фаолан спрятал на сланцевом склоне гор над Солеными Озерами, находившимися довольно далеко от мест обитания волчьих стай. Он не хотел, чтобы на нее смотрели другие волки, потому что это была его память, его собственная история. У волков на всё есть законы и правила поведения. Так вот это — его личный закон. «И, клянусь своими костями, это правильно!» — подумал Фаолан.

Он прибыл на нужное место, когда горизонт уже осветили первые алые отблески зари. Затем на голубое, без единого облачка небо поднялось солнце, постепенно меняя свой цвет с алого на ярко-желтый. Фаолан быстро нашел свой тайник. Когда когти наконец наткнулись на кость, он стал откидывать землю мордой, чтобы не повредить свое сокровище. Наконец Фаолан аккуратно поднял кость, сдунув с нее пыль, и, внимательно осмотрев резные узоры, в которых была запечатлена история его жизни, перевел взгляд на Кость Стыда, сделанную Хипом. Ему захотелось швырнуть эту позорную бездарную поделку в самый глубокий омут или в огонь — пусть она исчезнет без следа! Но в следующее мгновение Фаолана охватило спокойствие, как будто призрачная лапа хлопнула его по шее под нижней челюстью, в самом чувствительном месте.

Он снова облизал медвежью кость, и на ее белом фоне отчетливо проявились рельефные узоры. Волку даже показалось, что он вышел из своей шкуры и сейчас стоит и наблюдает за собой маленьким, пытающимся ловить рыбу вместе с Гром-Сердцем или роющимся в грязи в поисках съедобных корней и луковиц. Мгновением позже он наткнулся на муравейник и жалобно заскулил. Мордочка его отчаянно зачесалась, Гром-Сердце подбежала к волчонку и принялась слизывать надоедливых созданий широким влажным языком. Сейчас бы Фаолан согласился даже на то, чтобы его постоянно кусали муравьи, лишь бы быть рядом с кормилицей гризли, ощущать прикосновение ее шершавого языка и слышать глухой ритм большого сердца.