Тень ивы - [34]

И завод был старым, и оборудование старым, и технология отслеживалась испытанным способом: операторы круглосуточно следили за показателями давления, температуры в запаянных башнях. И хотя запах ацетона преследовал Михаила всюду, в кумольном цехе он ощущал его особенно остро. А однажды просто почувствовал его до боли: запах резал ноздри, будто бритва, уже на подступах к цеху, на улице.

Он вошел в пропускную будку на входе в цех и сказал вахтеру:

– У вас все нормально?

– А у тебя?

– Да запах чего-то сильный, аж на улице.

– Производство тут у нас, слышал? – заметил охранник, мужчина с усами подковой, отвернулся от Михаила и стал улаживать что-то на своем синем форменном мундире.

– Может, я пройду в цех,с технологами поговорю.

– Пропуск.

– Ты же меня знаешь.

– Поэтому и не пущу.

Надо было развернуться и уйти, но запах растравлял внутреннее беспокойство. Михаил решил идти в управление и найти там ответственного за технику безопасности. Уже выходя из будки вахтера, он увидел, что усатый кому-то звонит. А на расстоянии в полсотни шагов он увидел, что навстречу ему едет уазик-«буханка» с надписью на борту «Техконтроль». Машина остановилась у проходной будки, из нее вышли четверо: трое мужчин с деревянными сундучками в руках и женщина налегке.

Они прошли в цех, возможно, призванные для замеров усатым вахтером.

Михаил решил все-таки добраться до техники безопасности в конторе и прибавил шагу.

Через пять минут он уже рассказал о своих тревогах начальнику отдела, полному рыхлому человеку, который понимающе кивнул.

– Да, молодой человек, есть такое дело. У нас скачок электричества был, отсюда давление в прессах герметизации упало. Но сейчас на подстанцию электриков направили, они включат резерв. Так что все под контролем. Идите работайте.

Михаил знал, что на сегодняшнюю смену у них была изработана тарная доска, и не спеша отправился в свой цех. Это его спасло.

Он не успел дойти от конторы до главной аллеи завода, от которой отходили въезды в цеха, когда раздался взрыв. Сила его была такова, что в первый миг он и не понял, что это взрыв. Качнулся воздух, и в тот же момент дорогу под ногами наклонило так, что Пиднель покатился кубарем. Над головой промчался, осыпаясь песком и камнями, кусок кирпичной кладки. Пластина шифера, пролетая, полоснула острым краем по ногам и накрыла голову. Потом проступили звуки: звон стекол, треск разрывов и гул пламени, ровный и сильный, как выброс реактивного самолета на взлете. А чуть позже – вой пожарных сирен и человеческие голоса.

***

– Ну что, и в этом взрыве ты виноват? – спросила с радостной улыбкой Роксана, когда увидела: Михаил не разделяет ее радости по поводу того, что остался жив. Более того – ничего, кроме ранки на ноге, на голени.

– Я тебе говорил: в цехе дежурит один технолог, плюс охранник. Если бы взорвалось без моей дурацкой тревоги – погибли бы двое. А так погибло девять человек. Девять человек. Четверо – технадзор, трое электриков. И технолог с охранником.

Роксане нечего было ответить на это. Она решила, что все забудется, но мало что к тому располагало. Каждый день Михаил ходил на работу, где настоящей работы не было, зато начала работать целая госкомиссия по расследованию причин аварии, так что допрашивали всех подряд. Кроме Михаила.

– Мне объявили благодарность за сигнал, – сообщил Михаил как-то со зловещей улыбкой, – за бздительность.

– Ну и что? – воскликнула Роксана, которой надоело Мишино молчание, отсутствующий вид и тяжелые вздохи ночью в супружеской постели.

– Ничего. Обещают вот-вот на волю. Заслужил.

– Заслужил. Ты вспомни – за что тебя посадили!

– За что они меня посадили, за то другие заплатили. Другие. Ясно?

Как случалось с другими, увы, случилось и с Роксаной: он стремился к лучшему для них, а все их счастье только расстраивалось. Он хотел предупредить, что и для нее есть опасность в жизни с ним. А она убедилась в другом: он просто слабак.

Да все складывается просто прекрасно: свобода рядом, он остался цел и невредим в таких ужасах! Его родители ждут их в Европе, они выбрались, наконец, в свободный мир и, кажется, устроились там.

А главное – они ждут ребенка! И что, как не это, должно в первую очередь радовать его или заботить? До сих пор она ощущала, как он сильно и страстно ведет ее в танце, начавшемся на школьном концерте. А теперь, когда ей и самой трудно двигаться, она должна не просто вести его в этом танце, а еще и поддерживать.

Да и оставался ли танец? Музыки она, по крайней мере, не слышала.

В конце мая, под неумолчные трели соловьев в парке при роддоме, Роксану положили рожать, Михаил провожал ее до приемного покоя. Вернулся в общежитие, попытался смотреть телевизор, но когда понял, что смысл видимого и слышимого не доходит до него, он снова пришел к роддому. Он постоял под окнами с приклеенными с внутренней стороны крупными цифрами номеров палат. Они знали, что будет мальчик, все к этому было готово, включая имя – Сеня, Семен. И Михаил говорил негромко:

– Ну, Сеня, давай по-спортивному, вылезай.

Пошел дождь, Михаил промок и зашел в комнату, где посетители встречались с молодыми мамами. Сначала там сидело двое парней, вчитывавшихся в объявление: «Алкоголь не принимается» и подпись ниже: «натощак». Потом, видимо, закончился ужин или какое-то другое действо по распорядку, и женщины начали появляться. Пиднель следил в открытую дверь – не утих ли дождь, слушал вполуха милование молодых родителей. А потом женщина сказала: