Тень Инквизитора - [2]

Ситуация вырисовывалась ясная. Устойчивая репутация сыграла со старухой злую шутку — как только возникла проблема, во всем обвинили ее. Надо успокоить мужиков, не допустить самосуда и выяснить…

— А от чего коровы сдохли?

— Ветеринар приезжал, — нехотя протянул Григорий. — Сказал, от разрыва сердца. Не выдержали, мол, буренки, тяжкой своей жизни.

— То есть все в порядке? В смысле, никакого криминала?

— Все знают, что коров сгубила Пелагея, — глухо повторил однорукий. — Некому больше.

— А с чего ей?

— Она с Федором поругалась. Внук ее с браконьерами городскими связался, Федор его полиции сдал, вот Пелагея и взбеленилась. — Григорий прикурил от бычка следующую сигарету, аккуратно затушил окурок и убрал его в стоящую под скамейкой баночку. — Федор сначала осерчал крепко.

— Понимаю.

— Он с Пелагеей по-хорошему поговорить хотел, а она его того… Указала, в общем, дорогу на… Знает свою силу, старая. Охотников с ней разбираться никогда не было. Федор в Калиновку, к батюшке, да только тот вроде тебя оказался, грамотный. «Померли, — говорит, — коровки, значит, время их пришло». Тогда Федор на все дела плюнул и поехал в Читу. Не знаю, с кем он там говорил, но вчера вернулся с монахом каким-то, с проповедником. В общем, привез он монаха, тот собрал мужиков на «футболке», поляна это у нас за околицей, там детвора мяч гоняет, собрал и о чем-то беседовал.

— О чем?

Григорий пожал плечами.

— Только не говори, что тебя там не было.

— Ну, был, — буркнул однорукий. — Там мужиков всего пятеро было. А проповедник… — В голосе мужика скользнуло подлинное уважение. — А проповедник правильно все говорил. О Боге говорил, о вере, о том, что защищать ее надо.

— От кого?

— А ни от кого, — спокойно ответил Григорий. — Внутри себя защищать, крепким быть, соблазнам не поддаваться. Человека по делам судить, а не по словам. В общем, правильно все говорил. А сегодня с утра велел мужикам на площади собраться да остальных позвать. Ночевать у Федора остался. — Григорий опять достал баночку и скомкал в нее недокуренную сигарету. — Еще проповедник говорил, что смирение и покорность не одно и то же, что стоять на вере надо крепко и с такими же крепкими объединяться.

«Объединяться!» Слово раскаленной иглой проникло в голову полицейского, напомнив ходившие по Чите слухи о загадочной религиозной организации, чьи проповедники активно работали среди прихожан области.

— А этот монах случайно не из Союза ортодоксов? Не из Курии?

Однорукий кивнул.

— Оттуда.

— Вот дрянь! — не сдержался капитан.

Дело принимало совсем нехороший оборот: все эти религиозно-сектантские дела до смерти не нравились полицейскому. На последнем совещании в районном управлении полковник Колобков сообщил о появлении загадочного Союза ортодоксов и предупредил, чтобы приглядывали за проповедниками. Но ведь это в городе. Степан был уверен, что уж в его-то глуши о такой экзотике и слыхом не слыхивали, и вот на тебе!

— Ты же говорил, что Пелагея добро делает. Дождь от полей отводит, зубы заговаривает… Чего же мужики не образумили Федора?

— Добро мы от нее видели; — пожал плечами Григорий. — Но коров она зря сгубила. И за это наказать надо ведьму. — Он помолчал. — Силу мы ее знаем, но шалить не позволим.

— Тогда чего меня позвал? Однорукий усмехнулся.

— Потому что остудить мужиков надобно. При тебе, Степан Васильевич, они на смертоубийство не пойдут. А я не хочу, чтобы, значит, жизнь им ломать. Не стоят того коровы.

— А сам чего? Ты же здесь власть.

— Да какая я власть? — удивился однорукий. — Мужики сами все решают, а я так, чтобы бумажки перекладывать. — Он кивнул на пустой рукав. — Ты, капитан, сам знаешь, почему меня в сельсовет определили, а теперь вот «главой администрации». Если бы не тот проклятый медведь, разве ж я стал бы такой ерундой заниматься?

— И сейчас бы с мужиками был? — жестко спросил полицейский.

— Был бы, — после короткой паузы ответил Григорий. — Потому как ведьму наказать надо. — Он снова помолчал. — Но тебе бы все равно позвонил. У нас в роду все рассудительные.

Толпа в центре деревни не была большой. Мужики, человек двадцать — двадцать пять, плотно обступили высокого монаха в черной рясе, группа женщин стояла поодаль, не приближаясь, но внимательно слушая, что говорит проповедник. Дети, неизбежные спутники сходок, на этот раз отсутствовали. Когда полицейский и Григорий приблизились к собранию, монах замолчал, а мужики удостоили пришельцев мрачными взглядами. Несколько мгновений капитан рассматривал собравшихся, затем широко улыбнулся:

— Здорово!

— Доброе утро, — помедлив, отозвался чернявый, но с пробивающейся проседью здоровяк.

— Федор, — шепнул однорукий.

Остальные мужики ограничились невнятным бурчанием. Было видно, что появление представителя власти вызвало у них легкую досаду. Но и только. От своих планов они отказываться не собирались.

— Чего не работаем?

— Дела у нас, — коротко ответил Федор. — Важные.

— Дела у прокурора, а у вас работа. — Степан вздохнул. — Страда ведь.

— Ты, начальник, сначала на агронома выучись, а потом указывай.

— Я, может, и не агроном, — в голосе полицейского звякнул металл, — но самосуда не допущу.