Тень фараона - [119]

– Вы оба умрете! – проревел он.

– Я говорил с твоим отцом! Это я заронил в его голову мысль отказать тебе в праве на трон. Я имел влияние на твоего безумного отца, и он мне поверил.

– Замолчи! – крикнул он, брызгая слюной.

Я приближался к нему, подняв руки над головой, но был напряжен, словно кобра перед броском.

– И я добился того, чего тебе никогда не достичь, даже если бы твой грязный Амон дал тебе тысячу человеческих жизней, – сказал я. – Я сделал так, что она извивалась подо мной от удовольствия и просила еще…

– Да замолчи ты, наконец!

– Ты ущербный, как и твой отец, и неспособен удовлетворить женщину! Эта лиса Анхесен только делает вид, что получает удовольствие, она прячет свое отвращение ради единственной цели – стать царицей!

Больше он не мог вынести моих оскорблений и набросился на меня как безумный.

Моя тактика сработала. Я спровоцировал его, и он отпустил Нефертити, хотя, если я не сумею отразить его атаку, ничем хорошим это не закончится.

Я предвидел такую его реакцию, но не сумел рассчитать скорость и, пока мои руки опускались, чтобы перехватить удар кинжала снизу вверх, следил за сверкающим лезвием с таким вниманием, как никогда в жизни.

Я сумел приостановить движение кинжала, когда он вонзался мне в живот, что несколько ослабило удар, но недостаточно.

Кинжал вошел в мое тело.

Я слышал звук, с каким он вонзился в меня. Понял, что бесполезно бороться, и сменил тактику. Я позволил ему воткнуться по самую рукоятку.

Тогда я изо всех сил стиснул в объятиях Тута, чтобы он не мог вытащить кинжал, и толкнул его, наваливаясь всем телом, к ближайшей стене, которая была в двух шагах от нас.

Тут отчаянно дергал кинжал, но вытащить его не мог. Мне оставалось только позволить ему продолжать, а когда я крепко прижал его к стене, поднял руки и схватил его за горло.

Фараон удвоил усилия, стараясь вытащить кинжал, но рука его была зажата между нашими телами. Опытный боец отказался бы от намерения извлечь кинжал и попытался бы большими пальцами выдавить мне глаза или нанес бы мне удар головой. Я бы так и поступил. Но Тут был ребенком, а его тренировки ограничивались теми, что были у нас в капе, когда мы играли во взрослых.

Я начал сжимать руки.

Я чувствовал, как жжет внутренности, но продолжал сжимать.

Я увидел слезы на лице этого ребенка и испытал угрызения совести. Я тоже заплакал, осознавая, что совершаю преступление.

Но продолжал сжимать руки.

Глаза Тута остекленели, он отчаянно задергался, пытаясь вдохнуть, но я не давал ему этого сделать… И после нескольких судорожных движений он перестал дышать.

Мой свет умер.

Я выпустил из рук его тело и посмотрел на кровавое месиво, в которое он превратил мой живот. Не сам удар был смертельным, но последующие движения лезвия, разрезавшего ткани и органы.

Я понимал, что мне предстоит умереть.

Все внутри у меня горело, но я подошел к Нефертити.

Она помогла мне лечь и закрыла рану своей туникой.

В этот момент появился Хоремхеб.

– Привет, Пи!

41

Я не знал, по какой причине, – то ли меня покидала жизнь, то ли просто от неожиданности, – кровь отхлынула от лица. Я не обращал внимания на боль. Мне не хотелось доставить ему удовольствие видеть меня слабым.

– Я уже не твой сын?

Хоремхеб раскатисто захохотал.

– Ты никогда не был моим сыном. Я наблюдал за тобой в капе, как наблюдал за всеми детьми, чтобы со временем использовать их в своих целях. Ты был особенный, и не только потому, что являлся тенью Тута, ты отличался незаурядными способностями и неприличествующей твоему положению гордостью. Я помню, с какой стойкостью ты вынес наказание, которое я тебе определил, и в тот же день принял решение. Сделать так, чтобы все поверили в то, что ты мой сын, было несложно.

– Лжешь!

Он пожал плечами.

– Нисколько. Ты думаешь, я позволил бы, чтобы у моих врагов была возможность диктовать мне? Подумай. Посмотри на нее, на Эхнатона, на Эйе. Все вы уязвимы, потому что способны любить.

– Ложь! И как ты собираешься продлить свой род?

– А ты плохо соображаешь! Я еще молод, а у тебя, – он повернулся к Нефертити, – много дочерей, и одна из них сделает меня законным фараоном, несмотря на то, что мне тошно думать о совокуплении с ними. И если у меня не будет сына, как и у тебя, мне не составит труда посадить на трон какого-нибудь военачальника, который чему-то научится у меня и не будет меня ненавидеть[17]. Но хочу обрадовать тебя: ты выполнил миссию, задуманную мною для тебя.

Я посмотрел на Нефертити, на Хоремхеба… затем на безжизненное тело фараона.

– Мне казалось, что тебя не волнуют боги.

– Но я уважаю их и не решился бы убить фараона, как и Темные, несмотря на всю их ненависть к нему, прежде всего из‑за того, что его не удалось натравить на Эхнатона. Поэтому твоя роль была так важна!

– Ты снова использовал меня!

– Это было нелегко, но теперь…

– Ты станешь фараоном.

Он опять засмеялся.

– Нет. Пока нет. Мы с Темными договорились, что в течение нескольких лет я буду мириться с царствованием Эйе. Возможно, за это время я обзаведусь наследником. – Он подмигнул мне.

Я сказал, почти ничего не видя от ярости:

– Я тебе не верю.

– Думаешь, Темные примут меня, если я взойду на трон сегодня? Имя Эйе будет стерто из памяти народа, как и имя Тута и его отца. – Он раскинул руки. – Но мое имя останется чистым, его будут помнить всегда. Я обновлю страну, расширю ее границы до тех, которые когда-то установил великий Амасис, я одержу победу над Темными и получу поддержку народа.