Темп - [82]

— Я думал сейчас как раз об этом; не могли бы вы, кстати, оказать мне одну услугу?.. Эта формула звучит очень глупо, если учесть, со сколькими просьбами я к вам уже обратился после своего приезда сюда. Просто не представляю, что бы я без вас делал. Так в конце концов можно и поверить в свое везение.

— Вы никогда не переставали в него верить, но как все, кто им обладает, думаете, что говорить о нем является признаком слабости.

— Старый безумец Ирвинг Стоун мне долго выговаривал на этот счет.

— В сущности, мне кажется забавным путешествовать, как вы, — руки в карманы и нос по ветру. Как те путешественники, еще до четырнадцатого года, которым, чтобы перейти через границу, достаточно было показать свою визитную карточку. Однако в следующий раз все-таки не забудьте прихватить с собой наличные или туристские чеки. Пространство «Ласнер» уже больше не является банком со своими филиалами. Не является уже даже и фирмой. Раньше, кстати, это слово не употребляли.

— Вы не могли бы внизу, в бюро, оставить имя этой девушки и настоять, чтобы они его записали, чтобы, если она будет звонить, или даст телеграмму, или неожиданно явится, ей не ответили, что все занято и что ее никто не ждет.

— Я слушаю, — сказал Асасян. — Диктуйте, я пишу. И поверьте, это для меня честь.

— Ретна… Р-Е-Т-Н-А… — сказал он по буквам.

— О! О!.. Ретна… в Ведах значит «сокровище». Я не ошибаюсь?

— Ретна Сер.

Глаза Асасяна заискрились, и две огромные лупы у него на носу сфокусировали его взгляд, проецируя вперед два выпуклых блестящих влажных шара.

— Вы говорите, Сер?.. Вам известно критское происхождение этого слова? Конечно, нет. Извините мне мой педантизм… Сер… речь идет об одной критской богине-пчеле… ассоциируемой с понятием судьбы, приговора. Если меня не обманывает память, у Эсхила в «Семерых против Фив» есть эпитет, характеризующий фиванского сфинкса: «Кере, похитительница людей». Обо всем этом можно было бы говорить очень долго. А мне нужно возвращаться к моим сейфам.

— Но ведь Ретна не Сфинкс, она говорит! — воскликнул Арам. — Она самая что ни на есть живая и реальная.

— Несомненно, поскольку она приезжает и поскольку наши глаза ее увидят, — заметил Асасян. — И вы сказали, она говорит. Неужели я вам, мой дорогой, должен напоминать эту старую поговорку: «Никогда не держи пари на то, что обладает даром речи». Я, естественно, шучу. Будьте покойны, я выполню ваше поручение. Сейчас я их предупрежу. Но вам все-таки было бы лучше поехать в аэропорт.

— Я так и собираюсь сделать. Самолет прилетит из Афин. Остается узнать только день: воскресенье, понедельник…

— А до этого?

— Никаких планов. У меня какая-то тяжелая голова.

— Вам дать аспирина?

— У меня здесь есть что нужно. — И он показал на флакон с таблетками на столе около телефона. — Я потерял бумажку, где был написан способ применения. Но у меня пройдет и так. Кстати, могу я попросить, чтобы бутылки с минеральной водой «Эвьян» мне доставлялись запечатанными, а то я знаю, что они делают: наливают воду из-под крана.

В тот момент, когда толстый человечек уже собирался переступить порог, Арам удержал его:

— Спасибо за все. Вы меня спросили: почему вы вернулись? А я вас спрашиваю: почему вы остались? Почему вас забыл захватить иудейско-армянский отлив? А главное, как такой человек, как вы, способный преподавать в Беркли или где-нибудь еще, может торчать здесь, за этим окошком?

— Скорее уж вы могли бы меня увидеть в роли ночного сторожа, sereno,[73] в Мадриде или в Барселоне… одного из тех, кого подзывают вечером, хлопнув в ладоши?

— Хотелось бы видеть вас на вашем месте.

— Предположим, оно находится тут. Мне здесь, скажем, нравится. В таком месте, как это, многое удается увидеть. И это все-таки пост человека, пользующегося доверием. Мы еще об этом поговорим… Счастлив, что смог оказаться вам полезным.

Комната находилась на одном из двух надстроенных этажей, которыми увенчали старое здание, ни мало не заботясь о том, чтобы гармонично совместить их структуру из металла и стекла со старым монументальным и пестрым фасадом. Все это теперь располагалось — только что приобретенный им опыт достаточно убедительно подтверждал — за пределами того свободного пространства, которое долгое время было его пространством. И ему следовало бы заранее предположить, что в стране, вырвавшейся так заметно вперед по росту народонаселения и по различного рода потрясениям, его претензии окажутся совершенно неуместными. Это свободное пространство, — которое не соответствует никакому земельному владению, никакой потребности присвоить одному какую-то неделимую частицу того, что должно принадлежать всем, — это пространство было не чем иным, как его собственной жизнью, и если оно сокращалось, значит, он лишался части самого себя, части своего права на существование. Следовательно, для него не имело практически никакого значения, принадлежат или нет его комнаты тому концерну, который в течение долгого времени создавал там и сям свои филиалы; что имело для него значение, так это чтобы с ним обращались не как с чужаком, не как с непрошеным гостем и чтобы существующий пакт не был денонсирован; чтобы за ним сохранили его точки опоры, все его скобы и крюки, вбитые в нависшую над пропастью скалу. По крайней мере, пока он здесь. После него, если что-нибудь останется, его часть перейдет к другим… может быть, к Ретне. Нельзя сказать, чтобы его требования были чрезмерными.