Темп - [31]

По возвращении Орландо попросил Арама извинить его, ему нужно снять сапоги. Внутри дом был гораздо просторнее, чем можно было предположить: Араму показалось, что он обнаружил несколько новых приобретений.

— Вы заметили у лекарей, — сказал ему Орландо, когда вернулся в кабинет, — эту манию собирать предметы? Быть одновременно швейцарцем и врачом — какое удобное оправдание, чтобы стать коллекционером, вы не находите? Презабавная мания, скажу я вам!

Арам остановился перед портретом Тобиаса работы Обержонуа.[25]

— Штрих немного суховат, но зато картина не стареет. Я купил ее на одной распродаже в Цюрихе.

— Как она туда попала?

— Поди узнай!

Арам подумал, что, вероятно, пора приступить к разговору, ради которого они встретились сегодня, не то Орландини переключится на другую тему.

— Думаю, что теперь я должен сказать вам, почему я здесь.

— Должны, конечно… должны… хотя по телефону вы частично уже ввели меня в курс. Кстати, перед отлетом из Лос-Анджелеса или же в самолете вы не ели устриц, не заказывали ассорти из моллюсков? Вы понимаете, что я хочу сказать.

Он предложил ему снять пиджак и, послушав, стал его простукивать, потом наблюдать за тонкой светящейся линией, прыгающей на экране, не прекращая говорить тем же нейтральным тоном о вещах, не имеющих отношения к этому обследованию.

— Западного побережья я не знаю. Я бы с удовольствием туда съездил. Биг-Сур… Монтерей… Только как оставишь всех этих больных, что приезжают ко мне отовсюду?

Информация, которую он извлекал из своего стетоскопа и из этой упрямо повторяющейся кривой, казалось, повода для беспокойства ему не давала.

— Напрасно я вас потревожил: нужно было все-таки лететь прямо в Лондон. Дория представляет там свой фильм.

— Знаю, — сказал Орландо. — Событие!

— Да, я был бы рад за нее.

— Во всяком случае, вы приняли самое правильное решение… я хочу сказать, что очень полезно в общем смысле… то, что вы вернулись на какое-то время в Монтрё. Я вас обследую пообстоятельнее, когда вернусь. У нас будет достаточно времени. Для беспокойства нет оснований. А то, что с вами случилось… между нами, нужно что-то гораздо более серьезное, чтобы внести смуту в эту славную клеточную республику, которая служит опорой нашей личности. Минутку, прошу вас… Один момент. Не шевелитесь. Так, хорошо. Можете одеваться.

— А Лондон?.. Я успел бы вскочить в самолет и тут же обратно.

— Не надо Лондона. Дория Изадора достаточно взрослая, чтобы перенести успех или провал. Останьтесь здесь несколько дней, и когда я вернусь, то дам вам зеленый свет… и голубую ленту. Вам сейчас сорок шесть… сорок семь лет. Пока еще молодой возраст… но он может оказаться и рубежом. В конечном счете всегда есть какой-то рубеж, который нужно преодолеть. А сколько лет Дории? Сколько и вам, я полагаю. Чуть больше? Чуть меньше?

— А что, если нам поужинать вместе сегодня вечером?..

— Почему бы нет? Мы еще ничего не рассказали друг другу — до меня дошли слухи об этой гштадской истории: этом несчастном, которого вы обнаружили… Хорошо, сегодня вечером. Но только не очень рано. Я хотел бы еще поработать часок-другой, потом я к вам присоединюсь. Как подумаю, что знал вас, когда вы еще бегали в коротких штанишках… когда-то я обращался к вам на «ты»…

Кстати, если вдруг почувствуете усталость, если появится снова даже не само недомогание, а страх перед ним, примите одну из этих таблеток. Не забудьте. И не ждите. Просто не расставайтесь с ними. Носите всегда при себе.

— Что вы предпочитаете: «Ласнер», какой-нибудь другой ресторанчик?

— Давайте «Ласнер». Наша молодость, мой дорогой! Я очень люблю зал, который обращен к озеру: там можно поговорить. И вспомнить тех, кто приходил туда.

Он его проводил и уже в дверях добавил:

— Я вижу, у вас машина. Не увлекайтесь прогулками. Не слишком жмите на педаль. «Ласнер» — это очень хорошо. Место спокойное. И забудьте на это время о шалостях. Вы любите музыку… телевидение?

— Телевизор, умеренно.

— Не забывайте про пилюли.

В машине, когда он спускался к отелю, Арам подумал, что у Орландо весьма своеобразная манера общения с пациентами, заключающаяся в том, что он говорит вместо них. Даже если бы Арам и попытался изложить какие-то детали того, как все произошло в аэропорту Кеннеди, его собеседник тут же вежливо заткнул бы ему рот, спросив, например, про температуру в Нью-Йорке. Это заставило его восстановить в памяти события, происшедшие сутки назад, словно он хотел себя убедить, что они действительно имели место. Существовали кое-какие вещи, которые нельзя было поставить под сомнение: то, что он мягко осел в коридоре для транзитников, что очнулся лежащим на носилках, а рядом стояли дежурный врач и две или три стюардессы, у которых на лице был вопрос, не набрался ли он спиртного или наркотиков; потом то, что после достаточно короткого отрезка времени, пока он пришел в себя и немного расслабился, врач сказал ему, что он может лететь.

В тот момент перед ним возникла проблема: либо продолжить полет в направлении Лондона, не придавая значения происшедшему, но при этом рискуя попасть, если ему снова станет плохо, сразу по прибытии в аэропорт Хитроу, после того, как самолету разрешат посадку вне очереди, на машине «скорой помощи» в больницу «Чаринг-Кросс», либо принять гораздо более мудрое решение и выбрать окружной путь через Швейцарию с перспективой добраться до Лондона попозже. В любом случае у Дории нет повода упрекать его в том, что он удрал нарочно, оставив ее одну с Хасеном, ее ливанским мужем, который обеспечивает финансовую сторону фильма, но от которого нельзя ждать существенной помощи, если моральный дух у нее упадет до нуля.