Идти к Магомету было рискованным предприятием, и всё же ничего иного не оставалось. И почему-то я верил, что Мага не откажется со мной поговорить, что он и сам не рад партнёрству с Куракиным, и выложит всё начистоту. Хотя, казалось бы, с какой стати? Но развязать ему язык надо, как ни крути. Выхода нет. Не получится по-хорошему, у меня есть более весомые аргументы, например, отцовский охотничий нож. Да, будет неприятно. Я видел, как допрашивали пленного — ощущения так себе, даже если со стороны наблюдать. Но тут дело жизни и смерти.
Сегодня я хотел снова заскочить гараж, попрактиковаться с призывом существ и разработать план дальнейших действий. Но первым делом я решил навестить Александра Васильевича. Я шёл по проспекту, и чтобы срезать путь, свернул на второстепенную улицу и углубился в кварталы. Подумал, так будет быстрее. Но я ошибся: вскоре оказалось, что кратчайший путь преграждает какое-то крупное предприятие, и чтобы попасть в нужный район, надо его обогнуть.
Раньше здесь Денис не бывал. Свой район знал, как свои пять пальцев, нашёл бы дорогу с закрытыми глазами, но тут места оказались незнакомыми, и я немного заплутал в тесных улочках.
И тут я обратил внимание на то, что на меня часто оглядываются прохожие. Несколько мужчин, греющихся на солнце возле кабака, проводила меня пристальными взглядами. Вывеска, кстати, была не на русском, как и все остальные. Да и на улице — ни одного славянского лица. Я понял, что случайно оказался на территории какой-то диаспоры, но вот какой? «Ах, да! Армяне же, — вспомнил я. — Они же где-то недалеко от Измайловской живут. Неужели к ним забрёл». Подвела меня память, одним словом. В здешней Москве, как оказалось, не везде можно ходить. Имелись районы, куда лучше не заглядывать, если ты не принадлежишь к определённой этнической группе.
И одним из таких мест была армянская диаспор. С армянами москвичи находились в особых отношениях. В этом мире Армения, как и всё Закавказье, вплоть до турецкой границы, входила в состав Российской Империи. В восьмидесятые годы прошлого века в Армянской губернии отменили преподавание национального языка в школах и упразднили местную церковь (у них, как оказалась, была собственная конфессия). В ответ прокатилась волна восстаний, которая дошла до Москвы и Петрограда в виде погромов, учинённых армянскими националистами. Император ввёл войска в Закавказье. В итоге более десяти лет там шли боевые действия. Сейчас всё утихло, но с тех пор за армянами закрепилась дурная слава.
Впрочем, ещё больше москвичи не любили персов. В городе действовало несколько ближневосточных банд, которые считались напрочь отбитыми. Кроме того, в Персидском царстве здесь до сих пор исповедовался зороастризм, который и христианами, и мусульманами презирался, как языческий культ. Особенно у многих вызывал отвращение древний зороастрийский обычай выставлять тела умерших на съедение животным. В Российской Империи он был под запретом, но в Персидском царстве и афганских княжествах практиковалась повсеместно.
Желая поскорее покинуть опасный район, я свернул и оказался в малолюдном месте. С одной стороны тянулась ограда, а с другой — задние фасады домов с пожарными лестницами. Впереди я заметил семафор — там находилась железная дорога, и я подумал, что за ней армянские кварталы заканчиваются. Прибавил шаг, но вдруг из-за угла ближайшего дома вышли два молодых чернявых парня. Они держали руки в карманах курток. Остановились и стали ждать.
Я перешёл на другую сторону, но они двинулись мне наперерез, и я понял, что драки не избежать.
— Слыш, шакал, заблудился что ли? — обратился ко мне носатый парень в кепке. — Чего тут забыл?
Я огляделся. Краем глаза заметил, как сзади подходят ещё двое. Меня окружали со всех сторон.
— Да ребят, заблудился, — сказал я примирительным тоном, становясь так, чтобы в поле зрения находились все четверо. — Уже ухожу, всё в порядке.
— Как, уже покидаешь нас? — ехидно поинтересовался здоровый малый, один из тех, кто подошёл сзади. — А чего заходил-то?
— Когда же до вас, шакалов, дойдёт, что нечего тут делать? — произнёс носатый.
— Да никогда, наверное, они к бабам нашим ходят. Своих мало, видать, — ответил здоровый.
Всё это они говорили, глядя на меня, словно пытаясь запугать. Двое подошли совсем близко, а двое — держались на некотором расстоянии.
— Ну так как, значит, сразу прирезать? — как бы спросил у приятелей носатый.
— Не знаю даже, — ответил здоровяк. — Слыш, шакал, тебя прирезать или как? Есть чем откупиться?
— Да-да, у меня есть день, всё отдам, мне не нужны проблемы, — сказал я. А в голове мысли: сотка в кошельке. И ведь жалко. И так денег нет, а тут ещё эти. А не пошли бы вы, ребят?
В руке носатого блеснуло лезвие раскладного ножа:
— Ага, давай, гони всё.
— Сейчас, ребят, погодите, — я поднял перед собой руки, делая успокоительный жест, и в следующий миг два моих стремительных удара прилетели в лица носатому и второму, что стоял рядом — оба даже среагировать не успели.
В руке здоровяка мелькнул нож. Лезвие оказалось перед моим носом. Я отклонился, схватил запястье, потянул на себя, ударил ногой в плечо и в голову. Громила взвыл и упал на дорогу, держась за повреждённую руку. Четвёртый оказался вооружён кастетом. Он ударил. Я поднырнул ему под руку, вонзая локоть в живот — парень согнулся и свалился с ног.
