Тёмный Легендариум - [98]

Меж тем, день медленно угасал. Призывно замычала корова-вожатка, звеня весёлым колокольчиком. Мальчишки поднялись и, свистя и прищелкивая языками, начали сгонять коров. Оставив после себя вытоптанную, взлохмаченную копытами землю, стадо потянулось домой. Янек, Авоська и Март шли рядом, следя, чтобы коровы не забрели на общинные поля или чей-нибудь огород. Скир держался позади. Когда они дошли до реки, он остановился и крикнул:

– Если увидите моего отца, скажите, что я потом приду, попозже.

Ребята кивнули, с тоской посмотрев ему вслед. После жаркого дня тело так и просилось в холодную воду, но коровы-то ведь ждать не будут. Скир, свободный от этих дел, так как пастухом он не был, а просто сбежал из дома, увязавшись с друзьями, с наслаждением плюхнулся в прибрежный омут. Вода мягко приняла его, и тут же холодные ключи защекотали ступни. В этом месте речка текла спокойно, разлившись на полтораста локтей вширь. Юноша резко вытолкнулся на поверхность и поплыл к противоположному берегу. Когда через некоторое время он выбрался из воды, то долго стоял по колено в мутном потоке, задумчиво глядя на своё отражение. Водяное зеркало шло рябью от лёгких волн и стекавших с его тела капель. Мысли Скира, как и водная гладь, тоже никак не могли успокоиться. Он всё острее чувствовал зов Большого Мира, лежащего за отчим порогом.

«Всё, время моё пришло, и путь мой передо мной», – нежданно-негаданно родилась у него в мозгу мысль. Она сразу понравилась Скиру, и он повторил её несколько раз про себя, а потом вслух. «Решено, сразу после праздника летнего солнцестояния (и Ночи, не забудь, Ночи!) я уйду. Ждать дольше не имеет смысла». Он взмахнул руками, разгоняя застоявшуюся кровь. Как подошли бы его телу боевые шрамы – тонкие серебристые линии, каждая из которых молчаливо говорила о доблести носящего их.

Парень оделся, насвистывая какой-то несложный мотив, и побежал к дому. Солнце уже садилось, и дорожная пыль окрасилась его лучами в тёмно-рыжий цвет.

Когда он вернулся, все ещё только собирались к ужину. Ритекана, его мать, как раз накрывала на стол.

– A-а, вернулся. Где был-то, сынок?

– Да, за коровами ходил присматривать.

– Будто там без тебя народа мало было. Помог бы отцу крышу поменять.

– Чего её менять-то? И так она ничего.

– Ой, бездельник. Да она уж вся в дырках.

– Да не в дырках она.

– Ладно, грамотей. Садись пока.

– Где батя? Вроде днём дома был.

– Тут где-то. К соседям зачем-то зайти хотел, – мать достала из печки два горшка. В первом была рыба, второй вкусно пах грибами. – А Поляна с Виртой пошли в Заречную. Ихнии хахали тут приходили – ну, мы с отцом их отпустили. Взрослые уже, пусть идут.

Мать опустилась на лавку, подпёрла голову кулаком.

– Вот так всегда. Разлетятся уточки из родного гнёздышка. Ничего, доля наша така – куда муж, туда и жена. Ты-то когда себе кого присмотришь? Скоро ведь шестнадцать годков стукнет. Смотри, заделаешься выстарком…

– Ладно, найду кого-нибудь, – попытался отшутиться Скир. – Чтоб поздоровее, косая сажень в плечах, руки лопатами, коса до земли.

– Будет над матерью-то смеяться. Нешто я не знаю, что вам, мужикам, надо. Ладно, сынок, главное, чтоб ты счастлив был.

– Буду, обязательно буду, – улыбнулся он в ответ. В это время дверь открылась, и вошли Крон и два скировы брата.

– Ага, он уже с ложкой здесь. Где весь день прятался, бездельник? – отец чуть сердито взглянул на сына.

– Коров ходил пасти.

– Тоже не худо. Послезавтра на ярмарку поедем: так, собраться нужно, поможешь. Ну, давайте поснедаем.

Отец, как всегда немного торжественно, опустился на своё место во главе стола и преломил хлеб. Его примеру последовали все остальные, и затем уже начали есть. На голодный желудок любое блюдо покажется невероятно вкусным. Вскоре оба горшка опустели. Скир с удовольствием доедал похлёбку, не зная, что больше её пробовать в родном доме не доведётся никогда.

За разговорами и мелкими делами никто не заметил, как наступила ночь. Укладываясь на лавку, Скир мысленно вернулся к недавнему разговору с матерью. Найди себе кого-нибудь – легко сказать! Это ведь на всю жизнь. «Она должна быть, – размышлял юноша, – должно быть… хм… не такой, как все. Среди тех, кого я знаю, её точно нет. А вот как она выглядит?» Скир терялся в догадках, досадуя на то, что у него так мало опыта в подобных делах. Однако одну вещь он знал точно: встретив свою королеву, он узнает её с первого взгляда. Так, тревожимый вопросами странными и ничуть не волнующими кого-нибудь, кроме него самого, он и заснул, и спал без сновидений.

Следующий день был заполнен хлопотами. Собирались на торжище, или ярмарку, как называли это скопище людей и товаров в южных провинциях империи. На площади в несколько десятков тысяч квадратных локтей сотни приезжих крестьян, ремесленников и купцов торговали всем, чем только можно – от подковы до мельницы. Но это было не просто место, где все только и делали, что покупали и продавали. Ярмарки были событием. Обычно они устраивались в канун праздников и заканчивались повальным гулянием и весельем. Особенно много соблазном было для детей: сладости, игрушки, немудрёные забавы с призами, яркие и блестящие побрякушки, гуделки, дудочки, шары, кролики и щенки и ещё куча разных чудес. Те, кому уже минуло двенадцать, искали себе иных развлечений. И уж конечно самым желанным из них была Ночь. Займись какой-нибудь историк изучением народных традиций и обычаев, эпиграфом к своему труду ему пришлось бы сделать следующую горькую фразу: «О, память человеческая! Как коротка ты!» И, верно: никто уже толком не помнил, откуда повелось на самую короткую ночь в году собираться парням и девушкам вместе и устраивать пляски и игры, которые тот же воображаемый историк обозвал бы «варварскими» и «плотскими». Видно, сидит где-то глубоко в человеке желание попрать те рамки, в которые впихивает его изначально чистая и непорочная душа, и против которых бунтует тело. Хотя закон и предписывал не вступать в интимную связь с партнёром до брака, если это совершалось по взаимному согласию, то крестьяне смотрели на это сквозь пальцы. Если же одна из сторон – обычно, женщина – выражала возмущение и считала себя обиженной, но виновник в краткое время улаживал дело миром, то и его не осуждали. На тех же, кто удовлетворяет свои животные инстинкты без обоюдного согласия, смотрели, как на грязных и мерзких животных. И поступали соответственно. Если насильников не приговаривал к казни суд, то настигала месть родных и близких. И потом дело уже не расследовали.