Тёмный Легендариум - [20]

Рагнар прекратил говорить. Он словно ждал, что Обени что-то скажет. Но лесничий вдруг с роковой ясностью понял, что говорить что-либо уже поздно.

– Вроде бы короткая история, – продолжил Рагнар. – Так как же я оказался здесь? Я сидел на Сером острове, постепенно впадая в отупение, теряя себя. Вернее, теряя смысл. В противовес остальным. Я ходил между своих родичей, от отца к деду, от деда – к его деду. И всё не мог успокоиться. Наконец, Хррагу это надоело, и он поинтересовался – чего мне не сидится? Я возьми и скажи – мол, как-то обидно, несправедливо вышло. Ты же читал Великий эдикт, да, лесничий? Боги всё могут узнать, но не всё знают. Хрраг поразузнавал насчёт меня и согласился, что вышло паскудно. А после этого и говорит: давай я тебя верну назад. Повзрослее станешь, покрепче. Поживёшь нормально, как хотел – семья, детишки. Возможно, даже эльфийка, в конце концов.

Представляешь, Обени, как заманчиво! Только я сказал, мой дорогой лесничий, что есть у меня совсем другое желание. Вцепиться вам в глотки, вырвать их, а потом сожрать вас с потрохами. И распотрошить в этом поганом городишке всех, кто закрыл двери перед моим отцом. И чтобы при этом мне никто не мешал. Хрраг сказал, что желание неплохое, но надо посоветоваться. И вот они советовались. Эти вот, которые здесь. И знаешь что? Ты будешь смеяться. Они сказали, что так будет слишком. Мол, не перевешивает моих обид.

И снова я бродил по Серому острову. Туда и сюда. И глядел на вас сверху. И однажды я придумал сделку. Вряд ли ты поймёшь её суть, но ты постарайся. Я хотел уничтожить вас. И моё бессилие жгло меня невыносимо. И лишь одно приносило облегчение – то, что вы уже ничем больше повредить мне не можете, а я ничем не послужу к вашей выгоде и благоденствию. И вот я предложил отнять у меня это последнее утешение и обречь на новую пытку. Я взялся вернуться в мир живых и так хорошо послужить вам, ублюдкам, проявить к вам столько сострадания и поддержки, что вы сами будете молиться за меня. Понимаешь ты, мерзкая слизь на теле мира? Я не просто должен был сделать это – я не мог допустить и мгновения фальши.

Но моя ярость была сильна. Я смог. Двадцать пять лет я провёл в пещерах, добывая эфирионы. Терпя ту боль, что они несли мне. Это время боги заботливо оберегали вас – для меня. Я подготовил несколько сцен и разыграл их. Подкупил обозников, чтобы те бросили калеку-эльфа одного. Разбойников – чтобы напали в условленном месте на крестьянина. Воров, чтобы наговорили на барда. Мага-поджигателя. И другого, который заклял твою дочку. Ещё одного – чтобы открыл портал Хаоса в Грундол. Мухлевать я не мог – по условиям сделки. Боги сами указали мне цели, я лишь расставил фигурки. Так что и огонь на складе, и мечи разбойников были настоящими. Вполне могли меня прирезать. И взорвался я совсем по-настоящему. Было больно. Вести о моём геройском подвиге разнеслись далеко, и все мои враги, а с ними и весь Грундол, узнав моё имя от твоего друга-конюха, молились за меня. Кроме тебя. Но вот пришёл и ты. Кажись, я всё изложил? – Рагнар вопросительно взглянул на богов. Хрраг и остальные кивнули.

– Милосердие отменено, – хором сказали все четверо.

Рагнар шагнул к леснику. Мужчина ощутил, как невидимые силы сковали его.

– Пощади мою девочку, – взмолился старый егерь. – Не мсти ей.

– Я расскажу ей, кем был её отец, – ответил Рагнар, суживая глаза и погружая острые когти в горло лесника. – А если она не сможет понять слов, то покажу, что значит попасть в семь лет на рудники. Ты потерял право на милосердие…

Кровь на ржавом клинке

Удар настиг врага на излёте. Меч, словно ласточка, чиркнул кожу. Несколько мгновений стражник смотрел на меня непонимающим взглядом. Затем булькнул, и красная ниточка крови потянулась вниз по подбородку. Трое его друзей уже лежали на полу, остывая. Остывая в ночи. Остывая в каменном мешке, который они называли тюрьмой Шрабба.

Шрабба – это не имя. Это монстр из языческих сказок забытых племён. Давным-давно лорд-книжник короля откопал это словечко. Королю понравилось. С тех пор – вот уже лет триста – эту унылую груду камней на задворках королевства называют Шрабба. И хода отсюда нет ни одному пленнику. До сегодняшней ночи.

Я подхватил недопитый тяжёлый кубок из электрума и глотнул. Кислятина. Теперь мнё всё кажется кислым в этом отвратительном месте. Я отбросил кубок к стене. Нечего бояться звуков. Теперь – нечего. Четверо на этаже мертвы, а их дружки выше ничего не услышат из-за толщины сланцевых глыб и воя бурана.

Как я добыл меч? Эту железку длинной в четыре неполных пяди, иззубренную и сточенную к крестовине, обмотанную вместо доброго ухватистого кожаного шнура каким-то тряпьём? Снял с трупа стражника. Которого загрыз собственными зубами, пока тот перестёгивал мои кандальные цепи со стены на неподъёмное бревно. Почему меня не пришиб второй? Потому что, пока он вытирал рожу от ошмётков кадыка своего подельника, которые я выплюнул, я любезно проткнул ему живот.

Но теперь-то я смог избавиться от этой нелепой железной палки, которую он именовал мечом, и поискать что-то более приличествующее такому, как я. Помнят ли там, в мягком подбрюшье королевства Арника, кто я такой? Помнят ли в королевском совете, как все их грязные поручения, за которые не брался ни один паладин, вдруг чудесным образом исполнялись? Хотят ли эти важные графы-хранители помнить об этом? А лорд-канцлер – он помнит, что когда-то у него был сын? Младший сын, не тот, белоручка и идиотик, который займёт папочкино тёплое место. Сын, которому с детства совали в руку меч вместо сластей, приговаривая: бей, бей, бей. Бей!