Темные зеркала. Том 2 - [35]

“... И был Авель пастырь овец, а Каин был земледелец”.

Бытие: гл. 4 ст. 2  

...Всякий раз, когда быки подходили к лугу, пахарь был вынужден выслушивать насмешки брата.

– Эй! – кричал пастух. – Что ты так надрываешься? Кто заставляет тебя тратить столько сил на эту дубину, которую ты называешь сохой?

Пахарь молча разворачивался и продолжал свой путь в обратном направлении. Он не вступал в перепалку – может быть, потому, что был тугодумом, а может – просто не хотел отвлекаться. Но, в конце концов, его терпение лопнуло:

– Почему ты лежишь? Разве уже время сна? – сурово спросил он.

– А что делать? Овцы, слава Богу, пасутся.

Пастух выбрался из шалаша. Стройный, белокожий с рыжими волосами, он походил на старшего брата как соломинка на утес. Его бледноголубые глаза смотрели насмешливо.

– Овцы-то, конечно, пасутся, – ответил пахарь. – Но разве сможем мы продержаться всю зиму на одном молоке и сыре? Родители наши стары, и некому больше собирать и сушить плоды.

– Не пропадем мы без твоего зерна, – отрезал пастух, – мы будем есть мясо.

– Мы не убийцы и не можем уподобляться волкам. Людям было завещано питаться только тем, что дает земля. Я не хочу, чтобы Он тебя покарал.

– Этого и не будет.

Пахарь покачал головой:

– Ты станешь есть мясо, а род человеческий будет проклят.

Наивность брата рассмешила пастуха. Он кинулся на свою травяную постель, чтобы от души похохотать над его словами.

– Хватит смеяться. Время уходит, а я хочу распахать это поле целиком.

– Еще бы, ты у нас известный любитель работать!

– Не обольщайся тем, что твой труд легче. Когда осенью мы принесем Ему дары, я думаю, Он напомнит тебе о Запрете.

– Не хвались, и не искушай судьбу, – усмехнулся пастух. – Не забывай, Он все слышит.

– Ладно, посмотрим, – пробормотал старший брат и повернул обратно. Не успели быки сделать и нескольких шагов, как в спину одного из них угодил камень. Животное рвануло, путы лопнули и бык побежал через поле...

Лицо пахаря исказила судорога, он в бешенстве обернулся, желая наказать брата. Потом, словно какая-то мысль погасила злость в его глазах, и он только махнул рукой и бросился догонять быка.

Много времени прошло, прежде чем пахарь оставил соху и выпряг быков. Солнце уже садилось. Откинув со лба длинные волосы, он направился к лесу и там, где среди прохлады струился чистый ручей, вытянулся на траве и закрыл глаза.

Его разбудил резкий хруст веток. Было уже темно и, увидев перед собой что-то черное и лохматое, он лишь через несколько мгновений понял, что это медведь. Человек в ужасе отпрянул, почувствовав жаркое дыхание зверя. Рука его нащупала камень. Он размахнулся, но вдруг опустил руку и побежал. Кусты теперь трещали совсем в другой стороне – зверь его не преследовал. Но пахарь все бежал и бежал, пока не достиг края поля. Кровь стучала в висках:

– Боже мой, – думал он. – Я чуть не стал убийцей. Чуть не убил живое существо. Никогда бы Он не простил меня. Нет! – крикнул пахарь в темноту. – Я не убийца! Я не убийца!

Из тишины не было ответа.

– А, все-таки, грешник, – понял пахарь. – Только у грешника могло возникнуть желание бросить этот камень. Но я замолю грех, и он простит меня. Я знаю, простит. Он – самый милосердный.

Всю весну и все лето пахарь, не покладая рук, трудился на своем поле. Но из-за частых дождей большая часть урожая погибла, и к осени он собрал совсем мало зерна.

Всю весну и все лето его брат мирно проспал в своем шалаше, а овцы паслись, плодились и размножались.

... И призрел Господь на Авеля и дар его;

А на Каина и на дар его не призрел. Бытие: гл. 4 ст. 5

Когда пришло время нести дары Ему, пастух с лучшими своими ягнятами и пахарь с небольшой чашей зерна встретились на краю поля.

– И это все, что ты подаришь Ему? – усмехнулся младший брат. – Не густо. Говорил же тебе – неблагодарная это работа.

Пахарь молчал.

– Я грешник, – думал он. – Из-за этого все мои несчастья. Я чуть не стал убийцей.

Они подошли к высокому холму, на вершине которого была выложена камнями площадка. Пастух по высеченным ступеням поднялся наверх и положил на камни двух связанных ягнят. Лезвие ножа сверкнуло в лучах солнца, и пахарь отвернулся, не желая видеть расправу. И не раздался гром небесный, а солнце светило по-прежнему.

Залитая жертвенной кровью площадка расплылась перед глазами пахаря. Он осторожно нагнулся и поставил чашу с зерном. В тот же миг небо затянуло тучами, раскатилась волна грома и тяжелые струи дождя ударили о землю. Чаша наполнилась водой. Зерно всплыло, перевалило через край, и, крутясь в грязных потоках воды, в одно мгновение было смыто с холма.

Пахарь рванулся следом, но поскользнулся и упал. Судорожно пытаясь удержаться на скользком склоне, он поднял к небу облепленное черной грязью лицо и крикнул: – Почему Ты не принял мой дар?

Ответом ему был сильнейший раскат грома, казалось, земля содрогнулась, не желая нести на себе грешника.

Младший брат поднялся с колен. Мокрые рыжие волосы прилипли ко лбу, но глаза светились торжеством. – Я же говорил, – начал было он, но пахарь побежал от него прочь.

Он бежал на свое поле. Незнакомое дотоле чувство обиды жгло его, по обветренному лицу струились слезы. Он упал на вспаханную, им обработанную землю, каждый клочок которой нес на себе отпечаток его души. Руки сжимались в кулаки и били, били эту мягкую, недобрую холодную землю.