Темные кадры - [6]
Николь рассортировала и отобрала документы, я сделал выписки, и с сегодняшнего утра она задает мне вопросы. Зубрим. Я расхаживаю по кабинету, стараясь сосредоточиться. Пробую прибегнуть к мнемоническим приемам, но в результате в голове возникает полная путаница.
Николь приготовила чай, принесла в кабинет и развалилась на диване, обложившись бумагами. Она так и осталась в халате. С ней это бывает, особенно зимой, когда у нее нет никаких дел на день. Старенькая майка, разномастные шерстяные носки, от Николь веет сном и чаем, она горяча, как круассан, и прекрасна, как день. Я обожаю ее непринужденность. Если б я так не нервничал из-за этой истории, немедленно на нее бы набросился. Но, учитывая мои нынешние достижения по сексуальной части, лучше воздержаться.
– Не трогай, – говорит Николь, видя, как я поглаживаю синяк на лбу.
О шишке я вспоминаю нечасто, но она сама о себе напоминает, да еще как, стоит мне глянуть в зеркало. Сегодня утром она приобрела отвратительный цвет. В центре сиреневый, а по краям желтый. Я надеялся, что будет выглядеть мужественно, но на деле смахивает на грязь. Врач из «скорой» сказал, что это как минимум на неделю. А у Мехмета сломан нос – больничный на десять дней.
Дневные и ночные бригады пришлось перетасовать, чтобы прикрыть наше отсутствие. Я позвонил своему коллеге Ромену. Попал на Шарля.
– Все расписания полетели, – объяснил он. – Ромен вышел в ночь, а я два или три дня буду работать с полудня.
Другой контролер отработал внеурочно за Мехмета, а тот уже сообщил начальству, что выйдет с больничного пораньше. Ему-то не нужны семинары по менеджменту, чтобы проникнуться духом корпоративных ценностей. Бригадир, который временно его подменяет, объяснил Шарлю, что Дирекция не потерпит драк на рабочем месте. «Если бригадиры будут попадать в больницу всякий раз, когда сделают замечание подчиненному, то куда мы скатимся?» – вроде бы заявил тот мужик. Не знаю, что конкретно это должно значить, но для меня – просто пустые звуки. Я не стал ничего пересказывать Николь, чтобы не волновать ее: если мне повезет и я получу работу, предложенную «БЛК», то на все предыдущие неприятности мне будет глубоко плевать.
– Завтра я замажу твой синяк тональным кремом, – засмеялась Николь, поглядывая на меня. – Нет, правда! Чуть-чуть, вот увидишь.
Увидим. Я говорю себе, что завтра только профессиональное тестирование, а не собеседование. До того времени синяк почти сойдет. Если я доберусь до собеседования, разумеется.
– Да конечно же доберешься, – заверяет Николь.
Истинная вера просто поразительна.
Я стараюсь это скрыть, но мое возбуждение дошло до предела. И это совсем не то, что вчера или позавчера: по мере того как приближается время тестирования моих знаний, во мне нарастает мандраж. В пятницу, когда мы приступили к проверке, я и не подозревал, насколько отстал. А когда понял, то впал в панику. Поэтому приезд девочек, который оторвал меня от подготовки и вроде бы заставил понапрасну терять время, оказался на самом деле весьма кстати.
Прямо с порога Грегори указал на мой лоб и спросил:
– А это еще что, Тёщ? Ноги больше не держат?
«Тёщ» – это его коронная шутка. Обычно в таких случаях Матильда, моя старшая дочь, пихает его локтем в бок, потому что думает, что меня это задевает. На мой взгляд, лучше бы она сразу заехала ему в морду. Я так говорю, потому что она замужем за ним уже четыре года, и все четыре года меня тянет сделать это вместо нее. Да и вообще, одно имечко Грегори чего стоит… К тому же он собирает волосы в конский хвост, а это верный признак. Если моей дочери нравится совокупляться с подобной образиной, то меня он, уж извините, раздражает. Николь права. Я становлюсь излишне чувствительным. Она утверждает, что таков результат бездействия. Мне нравится это слово, хотя не оно первым приходит мне на ум, когда я встаю в четыре утра, чтобы отправиться за пинком в зад.
Матильда – преподаватель английского, и она нормальная девушка, даже очень. Ею владеет необъяснимая страсть к обыденности. Она с воодушевлением бегает по магазинам за продуктами, предается размышлениям, что приготовить на ужин или где через восемь месяцев они будут проводить отпуск, помнит имена детей всех своих приятельниц и дни рождения всех на свете, планирует свои беременности. Та легкость, с которой она заполняет свою жизнь, приводит меня в изумление. В экзальтации, которую вызывает в ней управление банальностями, есть нечто завораживающее.
Ее муж Грегори – директор агентства в компании, которая занимается потребительскими кредитами. Он одалживает деньги людям, чтобы те покупали разные штуки: пылесосы, машины, телевизоры. Садовую мебель. В рекламных проспектах процент, который они взимают, кажется вполне приемлемым, но все равно возвращаешь ты раза в три-четыре больше, чем занимал. А если возникли сложности с выплатой, нет ничего проще: тебе одалживают снова, но тогда возвращать придется уже в тридцать раз больше, чем брал. Нормальный ход. Мы с зятем иногда цепляемся друг к другу целыми вечерами. Он воплощает почти все, что я ненавижу, – это настоящая семейная драма. Николь тоже все понимает, но она лучше воспитана, чем я, и, поскольку она-то работает, у нее не остается долгих часов на раздумья. А вот мне один вечер, проведенный в обществе зятя, стоит потом трех дней одинокого бешенства. Я прокручиваю в голове вчерашнюю беседу, как другие прокручивают уже виденный матч.
