Темные кадры - [7]

Приезжая домой, Матильда часто приходит ко мне поболтать на кухню, пока я заканчиваю готовку. Обычно она пользуется случаем, чтобы перемыть все, что валяется в раковине. Это сильнее ее, она ничего не может с собой поделать. Как будто она по-прежнему дома. У подружек она наверняка мгновенно находит полку со стаканами и ящик со столовыми приборами. Это вроде шестого чувства. Я искренне ею восхищаюсь.

Она обходит меня со спины и целует за ухом, как влюбленная:

– Так ты что, ударился?

Ее сочувствие должно было бы задеть меня, но она высказывает его так мило, что мне скорее приятно.

Я собирался ответить, но тут звонят в дверь. Это Люси. Моя вторая дочь. У нее очень маленькая грудь, и это сильно ее мучит. Все понимающие мужчины находят ее грудь волнующей, но попробуйте объяснить это девушке двадцати пяти лет. Она беспокойная, нетерпеливая, худенькая. Не всегда слышит голос рассудка, часто ею движут чувства. Она быстро впадает в ярость и может в запарке сказать такое, о чем тут же пожалеет, но у нее гораздо больше старых друзей, чем у сестры, которая никогда ни с кем не ссорится. Люси скорее из тех, кто врежет головой в нос Мехмету, а Матильда – из тех, кто предложит ему тональный крем.

Сегодня вечером Люси приехала одна. У нее сложная жизнь. Она целует мать и врывается на кухню как домашний ураган. Поднимает крышку:

– Ты положил ломтик лимона?

– Не знаю. Рагу готовит мать.

Люси сует нос в кастрюлю. Никакого лимона. Предлагает сделать соус. Я дипломатично отвергаю предложение:

– Лучше я сам.

На самом деле всем известно: единственное, что я умею готовить, – это соус бешамель. Попробуйте только лишить меня этого удовольствия…

– Думаю, я наконец нашла, – сообщает Матильда с видом довольной лакомки.

Люси удивленно вздергивает бровь. Она абсолютно не представляет, о чем идет речь. Чтобы дать ей время сориентироваться, я делаю вид, что потрясен:

– Правда?!

Люси делает вид, что изнемогает, но в душе забавляется вовсю.

Наши дочери – наглядный пример скрещивания родительских генов. Люси внешне похожа на меня, но темперамент у нее мамин, Матильда – наоборот. Люси пылкая и склонная к авантюрам. Матильда труженица и склонна подчиняться без долгих споров. У нее есть и мужество, и энергия, но она немногого хочет от жизни. Достаточно глянуть на ее мужа. У нее неплохо шел английский, так что она решила далеко не ходить и стала преподавательницей английского. В точности мой портрет. А вот Люси более своенравна и взбалмошна. Она изучала историю искусств, психологию, русскую литературу и еще бог знает что, не знала, куда кинуться, все вызывало у нее бурный интерес. Училась она успешно, но ни одно свое обучение не довела до конца, меняя курсы, как любовников. Матильда же, раз взявшись за учебу, завершила начатое и вышла замуж за однокашника.

Ко всеобщему удивлению, поскольку все ее считали не слишком пригодной для интеллектуальной деятельности, требующей строгости и тщательности (а может, именно поэтому), Люси стала адвокатом. В основном она защищает женщин, подвергшихся домашнему насилию. В этой области, как в похоронных услугах или налоговой службе, работы всегда хватает, но вряд ли Люси сделает на этом состояние.

– Там три спальни с гостиной, в Девятнадцатом округе, – продолжала Матильда, вся в своих заботах. – Рядом с метро «Жорес». Не совсем тот район, что мы хотели, ну да ладно… Очень светлая, как мне кажется. А для Грегори это по прямой от работы, очень удобно.

– Сколько? – спросила Люси.

– Шестьсот восемьдесят тысяч.

– Н-да, немало…

Я узнаю, что у них всего пятьдесят пять тысяч евро на первый взнос, и даже несмотря на связи Грегори в банковских кругах, им будет нелегко оформить заем.

Такие вещи причиняют мне боль. Раньше я был «папой, который поможет». У меня без колебаний просили, я с напускной холодностью начинал стенать как раб на галерах, одалживал суммы, которых мне никогда не возвращали, и все знали, что я счастлив. Хорошо быть полезным. А на сегодня мы с Николь свели наши жизненные запросы к минимуму, и это проявляется во всем: в том, что мы имеем, что носим, что едим. У нас были две машины, потому что так казалось удобней, а главное – потому что мы об этом даже не задумывались. На протяжении многих лет наш уровень жизни постоянно повышался благодаря тому, что обе наши карьеры параллельно шли вверх, зарплаты поэтапно росли, Николь стала замдиректора своего информационно-архивного центра, а я – директором по персоналу группы «Берко» и ее филиалов. Мы с уверенностью смотрели в ближайшее будущее, когда мы наконец выплатим кредит за квартиру. Например, после отъезда девочек Николь захотелось сделать кое-какой ремонт и перестройку: оставить только одну гостевую комнату, снести перегородку в гостиной, чтобы объединить ее со второй комнатой, расширить салон и перенести стояк с трубами, чтобы раковина в кухне была под окном, ну и так далее. Поэтому мы начали откладывать деньги. План был простой. Разделаемся с кредитом за квартиру, заплатим наличными за ремонт и уедем отдыхать. Мы были настолько уверены в себе, что даже начали выполнять план с опережением. Кредит предстояло выплачивать еще несколько лет, но деньги имелись, и мы приступили к ремонту. Начав с кухни. Что касается точной даты, вспомнить ее несложно: рабочие начали все разносить 20 мая, а меня уволили 24-го. Мы тут же остановили все работы. А потом стрелка пошла в обратном направлении, острый конец ее стремительно приближался к земле, и остановить это движение оказалось невозможно. Кухня была уже полностью снесена, от труб до кафеля, и мне все пришлось как-то восстанавливать самому. Я установил раковину на двух стойках, облицованных гипсовой плиткой, провел как мог трубы. А раз уж все делалось на скорую руку, мы закупили три кухонные секции, которые я закрепил на стене. Мы выбрали самые дешевые, а значит, самые уродливые. И самые хлипкие. Мне всегда было страшно ставить туда слишком много посуды. А еще я положил линолеум прямо на цемент. Каждый год приходится его менять. Обычно я устраиваю для Николь сюрприз. Широким жестом распахиваю дверь со словами: «У нас новая кухня». Как правило, она отвечает чем-то вроде: «А не открыть ли нам бутылочку игристого!» Оба мы понимаем, что бывают шутки и повеселее, но приходится довольствоваться тем, что есть.