Темные алтари - [16]

Шрифт
Интервал

— Убери свои волосатые лапы!

Сезаро хрипло рассмеялся.

— Мерзавец ты, Сезаро! Самый настоящий мерзавец! И что в тебе нашла Ненси?

— Попробуй, тогда поймешь! — осклабился он Мерилин, услышав это, тоже расхохоталась.

— Идиоты! — разозлилась Гейл.

Расплатившись, растопырив руки, она сползла с табурета и только на улице вспомнила, что так и не дождалась Рана.

Было все так же тепло, но уже чувствовалось, как с далеких холмистых просторов веет предвечерней прохладой. Гейл отыскала свою машину на стоянке, вывела ее и, начиная с этого момента, словно потеряла контроль над собой — из сознания исчезали целые отрезки времени. Она вела машину медленно, осторожно, выжидая, когда зажжется зеленый свет, и не могла понять, почему на поворотах свистят шины, почему шоссе распахивается впереди, как веер, наполненный одиночеством и ветром.

На повороте к шоссе, ведущему к старому аэропорту, шины снова засвистели.

Она старалась запомнить, где поставила машину; затем увидела, что у подковы бара полным-полно народу. Ненси, со свежим гримом на осунувшемся от усталости лице, беспокойно смотрела ей в лицо.

— Что-нибудь случилось?

— Нет! — протянула уверенно Гейл.

— Ты что, пила?

— Сейчас буду пить!

— Я тебе советую ехать домой!

Гейл покачала головой. Все было в ней — все вопросы и все ответы, неподвижные, застывшие, как само пьянство.

— Не заставляй меня ждать!

Лицо Ненси посерело, погрустнело, она уступила, опустив подведенные усталые глаза.

— Только один — и езжай домой, прошу тебя! Разобьешься!

— Я? — удивилась Гейл.

Она вела так осторожно! Вот этими, такими послушными руками, которые даже не дрожат, не дрожали с самого утра.

— Ты устала?

— Немного! — Ненси полоскала рюмки. — Одна из девушек позвонила, что не придет.

Гейл глядела на ее мокрые покрасневшие руки.

— Эду ампутировали ногу, — сказала она. — Эду Макгроу, я тебе рассказывала!

Ненси посмотрела на нее долгим взглядом.

— Ты из больницы едешь?

— Туда возвращаюсь! — сказала Гейл и неожиданно почувствовала облегчение, словно наконец-то она нашла то, что искала. — А Сезаро негодяй, поверь мне!

— Ты для этого сюда приехала? — разозлилась Ненси, и глаза ее сверкнули знакомым стальным блеском.

Гейл взяла второй бокал.

— Ты же знаешь, меня не интересует твой жирный итальянец, и вообще я терпеть не могу таких типов!

— Проваливай отсюда!

— Не буду тебе досаждать! Никогда больше не буду тебе досаждать! — выговорила она с трудом. — Есть и другие салоны, где время от времени каждый имеет право выпить! Для храбрости, Ненси!

5

Сейчас она действительно не помнила, как вернулась в больницу. Ей казалось, она вела машину по всем правилам и потом шагала как всегда — порывисто, как-то особенно энергично выбрасывая колени и чуть заметно покачивая головой, что так нравилось Джонатану; наверное, поэтому она стремилась ходить именно так.

Она знала, почему вернулась, но не хотела об этом думать, прежде чем не увидит Эда. Она все время ощущала присутствие Джонатана, но умышленно не произносила его имени, чтобы снова не обрушились на нее пережитые с ним дни и ночи.

В фойе дежурил уже другой полицейский, более пожилой, но он тоже ее знал, он кивнул ей приветливо, и она взлетела вверх на лифте. Ей стало совсем легко, она даже улыбнулась — решительно и широко.

Потом по дороге ей встречались больные, сестры, мелькнули и нездорового цвета, изрытые оспой щеки Марка. В открытые двери проливались цветные изображения с телевизионных экранов, гудели вентиляторы, бесшумно катились инвалидные коляски, покачивались между деревянными костылями укороченные тела; потом все куда-то отдалилось, смолкло, и в этой странной тишине она увидела осунувшееся, тонкое лицо Эда. Он лежал, по-прежнему укрытый по плечи, без подушки, его острый кадык судорожно дергался.

— Я пришла, Эд!

В его бледно-голубых глазах билась безмерная боль.

Гейл наклонилась над ним, и у нее в ушах засвистела тишина необъятных пространств. Она снова улыбнулась — на этот раз от мысли, что она всегда, всегда жила с ощущением необыкновенного своего призвания, она ждала именно этого мига, когда нужно будет только подчиниться своей судьбе и восстановить жестокое, но единственно справедливое равновесие в мире, окружающем ее.

Она подумала, что надо было бы переодеться, но тут же осознала бессмыслицу всего, кроме одного — того, что она решила сделать.

Бескровные губы Эда зашевелились.

— Гейл, запомни! — прошептал он с трудом. — И никогда не забывай! Смерть не всегда бывает расплатой!

Она почувствовала, как горячо стало в уголках глаз.

— Знаю, что сейчас я имею право тебе это сказать: лучше мертвые, Гейл, чем калеки, осознавшие свое уродство, поверь мне!

Невыплаканные слезы — слезы по Джонатану — жгли ей глаза.

— Болит… Болит, но так нужно! — произнесли бескровные губы Эда. — Всегда кто-то должен искупать перед небесами чужую вину!

— Ты сейчас заснешь, Эд.

Бездна сжалась и стала крохотной, ничтожной в сравнении с бесконечностью, над которой она смогла подняться. И когда она вернулась с ампулами морфия, она не знала точно, видел ли ее кто-нибудь, когда она их брала из аптечки, или нет. Она приготовила два огромных шприца, стараясь, чтобы пустые ампулы не звякнули о раковину.


Еще от автора Димитр Гулев
Большая игра

От издателяКнига о софийских школьниках, их дружбе, отваге, душевной деликатности, проявившихся в трудных обстоятельствах, когда требовалось участие в судьбе маленького мальчика из неблагополучной семьи.


Рекомендуем почитать
Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Очерки

Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.


Наташа и другие рассказы

«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.