Темнота в солнечный день - [97]

А вот Батуала ухитрился пересечься, не будучи ни шпионом, ни диссидентом, – и тех, и других в Аюкане сроду не видели. Решив недавно, что его в августовской зарплате малость обсчитали на ночных сменах, отправился цапаться с Клавой Шертыгашевой, инженером из отдела труда и зарплаты. Чистокровнейшей сагайкой – из-за чего весь сыр-бор и разгорелся, спор получился долгий и накаленный, и Батуала сгоряча обозвал Клаву «сарликом». «Сарликом» зовется обычный як, каких на юге Сагайской области разводят немало, и для сагайцев это словечко отчего-то (никто толком не знает почему) считается в сто раз более оскорбительным, чем «чурка» или «чучмек» для среднеазиатов. Клава, девушка исключительно красивая (среди сагаек встречаются сущие Василисы Прекрасные), но вредная и склочная, тут же накатала на Батуалу заяву в КГБ, указав всех трех присутствовавших при склоке свидетельниц из того же отдела. Что она там накалякала, так и осталось неизвестным, но через два дня Батуале пришла повестка.

Вот он и живописал теперь свое посещение загадочного учреждения. Очень похоже, ему хотелось изрядно приврать, но он не знал, как это искусно сделать – с милицией все было бы гораздо проще. В итоге повествование оказалось довольно скучным: сидевший в довольно простеньком кабинете под портретом Железного Феликса мужик в штатском то напускал на себя суровость, то, по выражению Батуалы, «мягкие подходцы стелил, чекист хренов». Больше всего, по мнению Батуалы, это напоминало школьную политинформацию или комсомольское собрание с проработкой: мужик прочитал ему длиннющую лекцию о равенстве и братстве равноправных советских народов, о недопустимости оскорбления национальных чувств в эпоху развитого социализма, пусть даже и безобидным вроде бы словом «сарлик». Ну, еще мягонько намекал, что Батуала может вступить на скользкую дорожку, так что лучше бы заранее остановиться. Мимоходом поинтересовался, слушает ли Батуала зарубежные клеветнические голоса (в каковом занятии, все знали, Батуала никогда не был замечен за всю свою сознательную жизнь).

Батуала, закаленный общением с милицией, оказался на высоте. Словца лишнего не обронил, старательно изображал сибирского валенка, сгоряча ляпнувшего что-то не то. И в заключение с простецким видом поведал, что лично он к сагайцам относится именно так братски, как учат партия и лично товарищ Леонид Ильич Брежнев. Протокола, в отличие от мусоров, чекист не вел. Батуала сообщил еще, что у него есть и кент-сагаец, а год назад крутил роман с красивой сагаечкой из педагогического техникума (и то и другое была чистая правда). В общем, у него создалось впечатление, что чекисту попросту скучно заниматься всей этой ерундой, но он умело скрывает. Все репрессии свелись к тому, что гэбист подсунул Батуале на подпись бумажку, где говорилось, что с ним проведена профилактическая беседа. После чего распрощались.

Одним словом, если разобраться, не бог весть что, но все же, как ни укрути, только один Батуала мог похвастать, что его тягали в КГБ, и на почетном пьедестале ему явно предстояло долго еще оставаться в гордом одиночестве.

– Одного побаивался, – признался Батуала. – Вдруг возьмут да вербанут, как в кино. КГБ все-таки, столько про него плетут… А потом подумал: ну вот на хер мы КГБ, чтобы кого-то из нас в стукачи вербовать? Это Карпухе насчет нас стукачи жизненно необходимы, а чекистам глубоко плевать, кто ларек с арбузами подломил и кто тот «запор» в лес укатил….

Доцент с Сенькой согласно кивнули. Правда, Юлька, слушавшая с большими глазами, чуть поежилась:

– Страшноватенько… КГБ все-таки…

– А ты знаешь кого-нибудь, кому бы они хвост оттоптали? Или слышала хотя бы? – спросил Митя.

– Неа… – созналась она.

– Вот то-то. Я тут подумал… Мы, мужики и леди, получаемся как чукчи. Очень уж в разных местах они живут, и нет у чукчи рефлекса какую-нибудь кобру бояться. Медведь – другое дело. Вот мы и есть вроде чукчи, а милиция – вроде медведя… Выпьем, что ли, за КГБ? Кто, кроме нас, за них выпьет? Совершенно по Высоцкому: давайте ж выпьем за тех, кто в МУРе, за тех, кто в МУРе, никто не пьет…

– А выпьем, – сказал Батуала, разливая. – Так-то он мужик не вредный, статьями не пугал, не то что наши мусора, в основном коммунистическую мораль читал. Тоже «Опал» курит…

И они выпили за КГБ, за который никто не пьет. Вполне возможно, в КГБ, узнав об этом, тихо умилились бы, но откуда ж они узнают?

Ну а потом началось обычное веселье. Передавали друг другу гитару, Сенька спел по заказу Лорки «Проходит жизнь, проходит жизнь, как ветерок по полю ржи», Митя по заказу Юльки – «Кудрявый клён». Потом врубили магнитофон, периодически отходя к столу, чтобы оросить душу вином, танцевали шейк и медляк. Немного подискутировали, не купить ли сюда дешевенький телевизор, но большинством голосов решили, что не стоит – раз в сто лет увидишь что-нибудь интересное. Хотя, вообще, подумать надо – пару раз посиделки пришлось переносить как раз из-за того, что в программе объявлялось что-то завлекательное.

К нешуточному Митиному удовольствию, Юлька в компанию прекрасно вписалась. Танцевала она хорошо – гимнасточка! Анекдотов знала много, рассказала даже пару «с картинками», из относительно приличных. Во время игры «в бутылочку» не жеманилась и не отнекивалась, когда горлышко указывало на нее, а вот донышко – не всегда на Митю, часто и на Батуалу с Сенькой. Ну, к этому следовало относиться спокойно – поцелуи в «бутылочке», в общем, и не настоящие, мимолетные, несерьезное чмоканье, из-за которого никто ревновать не будет, – игра такая. Уж никак не «девятка», про которую они были наслышаны и с удовольствием бы сыграли, да вот случая не подворачивалось, хотя надежды они не теряли…