Телониус Белк - [18]
Или не может?
Белка принимает душ, ловит вставные челюсти над унитазом, пьёт воду из под крана так, что оттуда хлещет фонтан, разбивает очки, спотыкается о полку с ботинками, усаживается на блинный тор задницей, ругается так, что хоть уши затыкай, забыв о том, что начинает танцевать, долго меряет перед зеркалом лыжную шапочку, засовывает в микроволновую печь только что собственноручно выстиранный галстук… нет, это невозможно! Белка стирает галстук!
— Как тебя зовут? — кричу я.
Белк не слышит. Он в ванной и у него течёт из под крана вода.
— Вам по-фински проще? Или по-русски? — уточняю я появившись перед ним
— По-английски пожалуйста, — бурчит белк и запускает в лохани кораблик.
Вот оно что. Я развожу руками. По-английски — не бельмеса. Я же никогда не учился по настоящему, в нормальную школу и то не не ходил. По музыкальным скакал — да, но там не всему учат. И оттого, у меня в образовании огромные прорехи. Довольно странные, надо сказать. Например, я могу читать ноты с листа, но до сих пор пишу букву «Р» в разные стороны. Поэтому я не смогу общаться с этой белкой на английском языке, даже если очень захочется. По-фински чуть-чуть нашустрился уже и мог бы попробовать. Хотя у белки этой и по-русски неплохо выходит.
И я дожидаюсь, пока белк наконец утопит кораблик. Потом основательно кашляю. Это очень суровый кашель. Эхо разносит его на всю ванну.
— В чём проблема? — бубнит белк. — На каком хочешь могу… мне всё равно. Не знаю, как это у меня получается.
— А зовут-то тебя как?
Вода уже готова перелиться через край.
Я усаживаюсь поближе и выключаю воду.
— Ну, — спрашиваю я, — в чём проблема? Зовут-то как белку? Хорошую такую белку как зовут? — пытаюсь дружелюбно запустить руку в его шерсть я, и белк немедленно нападает на мой локоть. Укусил!
Чтож, приходится окунать локоть в ванну, и держать до тех пор, пока не пройдёт. Как тут не расердиться.
Плевать мне на то, как тебя зовут, вот что! Буду тебя звать зубастой задницей. Только тогда мы не подружимся с тобой никогда. И не очень то, прямо скажем, и хотелось.
Рукав, тем временем, перестаёт набухать красными пузырями. И я делаю движение в сторону пианино.
— Сфера, — вдруг стеснительно бурчит белк.
— Чего? — спрашиваю я, — Сфера?
— Называют меня Сферой. Какая разница, как называть. Тело не ус!
На меня накатывает злость за укушенность.
— Извини, но Сферой я называть тебя не буду.
Белк обиженно топорщит усы и отворачивается.
Белка Сфера! Ха ха! Тело не ус!
— Может ты Ус? — верчу на языке я задумчиво. — Нет, ты не Ус!
Вдруг меня озаряет:
— Тело не ус! Ты — Телониус!
— Можно и так, — отвечает белк безразлично. — Возможно, что Телониусом меня и зовут. А дальше что — не помню.. Не то Трах не то Бах…
Белк грустнеет на глазах, толкает лапкой кораблик.
Телониус Монк, вспоминаю я. Да, пусть белка будет Телониусом. И больше ничего не нужно. Никакого Траха. Интересно как этот Монк выглядел?
Но на мою белку жалко смотреть. Мучается. Ему не хватает громкого завершения своего звучного имени? Пожалуй, что так. Уж очень серьёзно он задумался. Но ведь не Монк же он. И не Бах…
— Телониус Белк, — радостно ставлю точку я. — Ты Телониус Белк.
Белк удовлетворённо фыркает.
Кудряшка стучит по батарее. Трах! Бах! Монк! Белк!
Глава шестая
Укусил меня этот Телониус Белк достаточно сильно. Играть сразу же стало тяжело. Кровь больше не заливает рубашку, но зато рука резко пульсирует. Это и сбивает меня толку. Мой обычный пульс — семьдесят ударов в минуту. Укус Белка Телониуса разогнал его до восьмидесяти пяти, точнее сказать не могу без метронома. А что мне сейчас нужно, так это уткнуться в пятьдесят и меньше. Пытаюсь обозначить последовательность одной из типичных для Монка идиотских пьес, перед которой спасовал бы любой сегодняшний негр из Беркли. Но не могу, потому что мой пульс скачет.
А может быть всё из-за того, что я занимаюсь прямо на глазах у Белка. За спиной слышно как тот посмеивается, взлаивая.
А может и не он. Может, это посмеивается раковина, перемалывающая последствия вымывания укромных мест Белковой шубы, которую он сам же туда и нашерстил. Сам же Телониус Белк, удобно устроившись на кухонном столе, облизывает блюдце от блинного торта. Но всё-таки прислушивается. И прищуривается. Так, словно вспоминает что-то. А может и нет — только кажется так, что вспоминает.
Остатки еды подходят к концу. Наступает время прогулки. Только что я это уточнил, посмотрев на часы в виде двух уродливых троллей, тянущих друг на друга подкову с делениями в виде секунд. Да, время подходит к концу. И если продолжать играть, то в шесть часов Кудряшка снова покажет всю свою ко мне нерасположенность по новому поводу.
Что-то подсказывало мне, что по дороге никто моего Белка не увидит. И ведь действительно так. Все прохожие по привычке раскланиваются со мной точно на балу, а на белку даже ни разу не посмотрели. Так что, скорее всего, я просто схожу с ума. Это хреновый расклад. Всё-таки неспроста я услышал тогда русскую речь на концертнике Эрика Долфи. Вслед за этим пришёл русскоговорящий белк. И неизвестно ещё, кто появится передо мной в ближайшей перспективе.
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
Женщину терзают тревоги, что ее муж узнает про измену пятилетней давности. Узнает, что сын не от него. Но, в то же время, она хочет все ему рассказать, когда подвернется момент. Все усложняется появлением в гостях настоящего отца ее сына. Ее мучают кошмары, связанные с нерожденными дочерями. Годом раньше, до измены, ей пришлось сделать аборт. Но ей так хотелось, чтобы в их семье появился ребенок, поэтому она пошла на этот шаг и изменила своему мужу с давним другом. Между тем, сыну стали являться образы его сестренок.
Он следовал за ней, потому что хотел обладать. Она поверила ему, потому что хотела острых ощущений. Есть поговорка, что любопытство может убить… но Валериэн Кимбл начинает понимать, что его удовлетворение может стать еще хуже. Четырнадцатилетняя Валериэн живет в эпоху, когда мерзавцы и плохие парни изображаются как романтический идеал, а герои устарели и скучны. Поэтому, когда Гэвин Мекоцци, гениальный, но странный парень-одиночка из ее школы, начинает проявлять к ней интерес после случайной встречи в зоомагазине, Вэл заинтригована.
Нет писателя более экстремального, извращенного и грубого, чем Эдвард Ли. Его мир — это мир психопатов-насильников-реднеков, демонов, одержимых сексом, и инопланетян, крадущих сперму. Приготовьтесь, король сплаттерпанка гарантированно шокирует, оскорбит и заставит вас смеяться, пока вас не стошнит…
Глубокий тыл во время Великой Отечественной войны. "Коктейль Молотова", изготовленный пареньком для фронта, может обернуться ГУЛАГом для его отца. Или преследовать в поколениях. И в современном мире внук, стоя над гробом деда, пытается постичь смысл перекрещенных молота и серпа – тоже своего рода крестное знамение. "Сжечь за собой мосты" – значит отрезать себе всякую возможность к отступлению. А в случае поджога моста впереди себя – значит действительно видеть выход, но сознательно лишить себя возможности им воспользоваться…
«Если тебе предложат нечто совершенно непотребное, точно выходящее за рамки общественной морали, да настолько откровенно, что станет стыдно рассказать даже самой близкой подруге, то в котором часу ты согласишься?». Вот и героиня не имела ни шанса устоять перед личными демонами, толкающими ее с головой в водоворот страсти и похоти. Девушка желала познать себя и свою сексуальность, давно утерянную в скучном браке, а осознав, с какой легкостью принимает приглашение малознакомого мужчины, окончательно уверовала в свое превосходство перед обществом – людьми, чьи страхи не дают им наслаждаться жизнью в полной мере.
Мрачный рассказ о человеке, попавшем в лапы ужасной системы. Проходя по её конвейеру, он узнает очень важное о себе, о человечестве, о мирах и о самой системе.