Но умирал не Лерин, Рэми. Не Лерин метался недавно на подушках — Рэми. И Арман узнает, по чьей вине. Сейчас!
— Кто его?
— Спросим у твоего дознавателя. И у Рэми, когда проснется.
— Когда мой брат проснется?
— Арман… — сжал губы Лерин, и Арман вдруг понял, что что-то пошло не так. И что в глазах Лерина не столько усталость, сколько озабоченность… и на миг испугался. Но брат жив. И за грань Арман его больше не отпустит.
— Он проснется? Скажи, что он проснется! Скажи, что он будет жить, ради богов!
— Не знаю, — честно ответил Лерин, и радость, внезапно вспыхнувшая надежда, сменились глухим отчаянием. — Что-то не так, Арман. Твой брат уже должен был проснуться, а не метаться от боли…
— Что. Не так? — тихо спросил Арман, на что Лерин лишь холодно спросил:
— Ты ведь понимаешь, что я сейчас трачу драгоценные силы на тебя, а не на него? И что единственное, что сейчас не дает Рэми умереть снова, это я? Моя сила? И что твой братишка берет ой как много?
Не врет. И Арман мигом охладел и уже гораздо спокойнее спросил:
— Как долго ты продержишься?
— Думаю, что до полудня.
— Как я могу помочь?
— Найдешь Майка и узнаешь, что случилось в кабинете принца этим утром. Возьмешь пару своих магов и осмотрите покои Мираниса вместе со жрецами Радона. Они ждут за дверью. Но я не могу отойти от Рэми, Тисмен нужен мне тут, а Кадм останется с принцем. Мы не разорвемся, Арман.
— Я понимаю. Я усилю охрану принца. Но… — Арман внимательно вгляделся в бледное лицо Лерина и сказал: — Если мой брат не очнется до утра, я скажу виссавийским послам, что их наследник жив, — Лерин вздрогнул, но и щадить его Арман сейчас не собирался. — Когда я соглашался, чтобы Рэми был телохранителем Мираниса, вы уверяли меня, что он будет в безопасности. Но я вижу, что вы его защитить не можете. Может, виссавийцы смогут.
— Ты… — прошипел Лерин. — Ты смеешь нам угрожать?
— Нет, я смею защищать Рэми. И я буду защищать его от вас, от Кассии, от всего мира. Не потому что он целитель судеб. Не потому что он высший маг. Не потому что он единственный наследник вождя Виссавии. Я буду защищать его, потому что это мой брат. И если вы его защитить не можете, я найду того, кто сможет. Тем более ты представляешь себе, каковы будут последствия его смерти? Хорошо ведь представляешь…
— Хорошо, — сдался Лерин, — я даю тебе слово мага, что сделаю все, чтобы он жил. Если для этого надо будет его отдать виссавийцам, я это сделаю, даже если это придется сделать против его воли и воли Мираниса.
— Позволь мне оставить с братом Нара, — гораздо мягче, с нотками смирения попросил Арман.
Лерин молча кивнул, приподнял портьеру, за которой оказалась небольшая ниша со статуей Радона и чадившими у ног статуи светильниками. Арман вздрогнул: немногие устраивали из своей спальни святилища. Но Лерин носил в себе душу сына Радона, Лерин мог позволить себе многое…
— Твой брат жив, Арман, — сказал он, — и мы не дадим ему уйти за грань. Не сегодня. Этого должно быть для тебя достаточно. А теперь, будь добр, оставь нас.
Раньше, чем упала тяжелая портьера, Арман увидел, как Лерин опустился на вышитый знаками Радона коврик и, склонив перед статуей голову, погрузился в молитву. Арман поклонился статуе Радона, телохранителю, бросил еще один долгий взгляд в сторону кровати, и позвал хариба. Нар явился на зов мгновенно, бросил вопросительный взгляд на Армана, потом на кровать, и смертельно побледнел.
— Мой архан, — прошептал он. — Твой брат…
— Жив, — оборвал его Арман. — Ни на шаг от него не отходи, пока меня не будет. Если ему станет хуже, позовешь немедленно.
Арман усилил охрану не только у покоев Мираниса, но и у покоев Лерина: телохранители сейчас явно были слабее, чем обычно, а еще раз отдавать брата смерти Арман даже не думал.
За окнами начинало светлеть, и Арман вдруг понял, что не спал очень долго… но и отдыхать опять не было времени. Сейчас надо было найти ту сволочь, что добралась до его брата и убедиться, что больше она ни до кого не доберется.
Рэми же… брат будет жить. Тут, в Виссавии ли, но будет.
***
Тисмен давно так не уставал. Они нашли Рэми слишком поздно, и ритуал призыва был на диво долгим и мучительным. Миранис едва дозвался душу Эррэмиэля из-за грани, телохранители с трудом удерживали принца в этом мире. А вся тяжесть проведения ритуала, как и всегда, легла на плечи Тисмена. Это его магия, наиболее мягкая, наиболее целительная, а не разрушительная, вела Рэми из-за грани, это его магия успокаивала боль Мираниса, когда он соединил на миг свою душу с душой телохранителя, это ему досталось больше всего…
И это ему сейчас не дали отдохнуть.
За окном было еще совсем темно, значит, проспал он недолго. Окружающая его зелень, журчание ручья у стены, слегка успокоили навалившуюся на плечи слабость, и Тисмен медленно поднялся с мягкой травы.
Выходить из спальни не хотелось: это было единственное место в замке, не считая магического парка, где Тисмен мог отдохнуть от людей. Оно походило скорее на кусочек девственного леса, чем на покои, здесь буйствовала зелень, шумели в корнях деревьев ручьи, щебетали днем в ветвях неугомонные птицы. И сейчас лился в окна во всю стену благодатный лунный свет, серебрил глянец листьев и волнистую ленту ручейка. И пускал сюда Тисмен только двух людей: своего хариба и Рэми.