Телевизор. Исповедь одного шпиона - [68]

Ежели в столице образованному человеку принято сторониться неприличных разговоров о крови и насилии, то во фронте, наоборот, всегда обнаруживаются люди, которые увлекаются самой идеей жестокости; жестокость доставляет им удовольствие; часто они выполняют поручения высокопоставленных особ, не желающих марать руки. Именно к такого рода людям принадлежал и мой тюремщик в красных штанах и с обрубленными ушами. Вернув меня после разговора с княжною в кубрик, он солидно расквасил мне физиономию и сломал пару ребер.

– Знаешь, что меня раздражает больше всего? – сказал он на ломаном итальянском языке, схватив меня за волосы. – Что ты шпион и лжец. Наш пророк, да благословит его Аллах и приветствует, утверждал, что для тех, кто лгал, даже желая насмешить других, уготован ад. Пророку было видение: одному лжецу воткнули кривое и острое железное копье в рот, и разорвали ему рот с одной стороны до самого плеча; затем то же самое сделали и с другой стороны рта. Настоящий магометанин никогда не будет лгать. Магометанин – это честный и преданный воин Аллаха, настоящий лев, который всегда говорит только правду, даже если он попал в плен к врагам. Ты же и сейчас продолжаешь извиваться как змея, все еще утверждая, что ты не шпионил для русской чарычи Катерины. Итак, решено. Я разорву тебе рот.

Турок вынул нож и вложил его в мой рот, натянув и больно уколов щеку с внутренней стороны.

– Вы так жестоки, потому что уродливы, – тихо сказал я. – Но это не ваша вина, а вина того, кто сделал это с вами. Зачем же вы мстите миру за содеянное? Мир не виноват, а виновато только положение дел…

Турок снова посмотрел на меня своею презрительной ухмылкой. Мне стало ясно: несмотря на мою отчаянную проповедь, сейчас он изуродует и меня. Я зажмурился.

– Геридёнун, Мурад, – проговорил кто-то по-турецки.

Я отрыл глаза. Странная картина представилась моему взору: на плече турка лежала чья-то длань; персты ея были украшены дорогими кольцами. Безухий турок почему-то почтительно поклонился мне и, сунув кинжал за пояс, медленно пошел прочь, открывая лицо и фигуру нового визитера.

Все задрожало внутри меня, как ежели бы я и сам был молнией, однажды ударившей меня. Предо мною стоял высокий костлявый осман со славянскими чертами лица, которого я видел уже однажды шпионящим за нашею крепостью! Одною рукой (мгновение назад покровительски похлопывавшей Мурада по плечу) он сморкался в белоснежный носовой платок, другая лежала на эфесе сабли. Казалось, он даже не смотрит на меня; его рассеянный взгляд скользил где-то поверху, над мачтами, и парусами, и крикливыми чайками, жалующимися на свою неустроенную жизнь. На вид ему было около тридцати или даже тридцати пяти лет. Он был в том же одеянии, что и в первую мою таинственную встречу с ним, в черном узорчатом чекмене и черных шароварах. Были на нем и звонкие черные сапоги, чем-то напомнившие мне сейчас высокие ботфорты Василия Яковлевича, только те были словно женским экземпляром, а эти, эти были мужскими, вонючими. Этот запах дегтя, запах опасности, по ночам преследовавшей меня, бил мне сейчас в нос, возбуждая каждый нерв моего тела… Для полноты картины не хватало только белой кабардинской кобылы (в самом деле, мелькнула в моей голове идиотская мысль, зачем бы быть коню на корабле)…

Но то, как выяснилось, были цветочки.

– Так, стало быть, ты и есть тот самый мальчик, шпионивший за княжной? – вдруг проговорил Черный осман на чистейшем российском языке. – Очень, очень печально. Я был более высокого мнения о Панин-эфенди и господине Батурине. Они должны были послать кого-то более опытного… взрослого… Мне кажется, я тебя уже видел однажды… Да, в Путурбурке, на похоронах…

Господи Боже! Это был он, тогда. Это его голос я слышал у Фонтанки, в вечер накануне смерти Эмина…

– Я вас никогда раньше не видел, – выдавил я из себя.

– А ты и не мог меня видеть, – усмехнулся осман. – Я не существую. Я… тень.

Чем дольше я думал, тем тяжелее становилось у меня на душе. Я, человек, всю жизнь мечтавший о приключениях, вляпался в авантюру, которая оказалась ничуть не похожей на романы о Мирамонде.

Глава тридцать пятая, в которой король Георг обнаруживает в спальне госпожу де Бомон

John Montagu, Earl of Sandwich, to John Taylor. Top secret.

Мой разлюбезный Джон!

Объясните мне, старому и глупому картежнику, что за филантропию вы отчебучили в Венеции?! Мне казалось, я дал вам четкие инструкции на этот счет. Вам поручено было внимательно следить за русской эскадрой возле турецких берегов, и докладывать мне через Гамильтона о всякой попытке, могущей навредить нашим индийским интересам, а вы вместо этого заключаете с русскими пакт о ненападении и дружеский альянс! Нет, право же, это переходит все границы! Если бы не моя искренняя любовь к вам и добрая память о вашем дражайшем родителе, исправившем мое слабое зрение, я бы уже сейчас прислал вам официальное уведомление о том, что вы не являетесь более сотрудником Адмиралтейства…

Впрочем, я прощаю вас, в последний раз. Я не в том положении сегодня, чтобы разбрасываться верными людьми. Все трещит по швам, на всех континентах. Сначала бенгальский мор, потом нападение афганцев, теперь вот восстание маратхов