Телевизор. Исповедь одного шпиона - [143]

И теперь вы, как невинная бабочка, залетели в самую сердцевину этой паутины, только затем, чтобы весело поболтать с чудовищем, которое лишь выжидает удобную минуту; он схватит вас своими челюстями и сожрет, не задумываясь. Следите за его хитрой улыбкой, Алиенора, за всеми движениями его изуродованного шрамом лица, следите за ним, как слежу я, со сладострастным до отвращения удовольствием; о, как вы будет поражены!

Глава девяносто восьмая, в которой Румянцев рыбачит

Ходил слух, будто Румянцев был внебрачный сын императора Петра Великого; иначе с чего, рассуждали сплетники, мальчику дали такое же имя и, потом, как объяснить его стремительную карьеру. Объяснялось же все просто, недюжинным сочетанием ума, храбрости и простоты. Румянцев никогда ни перед кем не лебезил, не требовал себе чинов и наград, не хвастался победами и достижениями, он просто гнул свою линию и делал то, что считал нужным. Говорили, будто бы он велел поставить в своем доме обычные дубовые стулья, чтобы не предаваться чувству роскоши. Вот и сейчас он запросто сидел в одном халате с удочкой на берегу «рекички»; и отличить его от обыкновенного офицера, решившего урвать минуту отдыха, было невозможно.

– А, Сашенька! – рассеянно сказал он. – Здравствуй, голубчик.

– Петр Александрович, – по-русски отвечал мой полковник (хотя я уже и привык к его малороссийской речи). – Взять Шумлу или даже осадить ее толком нет никакой можливости.

Кругом одни Петры да Александры, подумал я.

– В чем же причина такого недоразумения?

– А в том, – нервно проговорил хохол, – что генерал-поручик Каменский упустил нужный момент; когда треба було крепость штурмовать, он препирался с Суворовым, а теперь мы только и можем, что петлять вокруг города, да по ретраншементам из мортир пулять… Петр Александрович, вы меня знаете, я вам брехать не буду… А Каменский брехун, и раззява к тому же…

– Ты, Саша, язык бы свой поберег, он мне еще пригодится… Каменский турка при Козлудже славною победой разбил, о чем подробно в реляции изложено, а ты его в раззявы записал…

– Сия реляция одно брехунство и есть! – топнул ногой малороссиянин. – Что же я, по-вашему, не спросил у хлопцив, як дело було? Они маршировали весь день, по приказу Каменского, а когда пришли, на батальном поле один лишь дым был да кареи суворовские. Суворов баталию и выиграв, а Каменский только шкодил ему! И вот этот хлопец, барабанщик из балакиревского батальона, тоже был там и всё собственными глазами бачив…

– Ну, расскажи, – кивнул мне фельдмаршал. – Так ли бы дело, как Александр Андреевич говорит? Да говори честно, без утайки, не люблю, когда врут…

– Всё так и было, ваше высокопревосходительство, – сказал я и, вопреки своему вольтерьянству, зачем-то перекрестился. – Вот вам истинный крест. Корпуса генерал-поручика Каменского не было в Делиорманском лесу, а была только дивизия Суворова, героически стяжавшая славу русскому оружию…

– Что ж, – нахмурился Румянцев и бросил удочку, – я приму меры к искоренению оной фальсификации. Ты ранен? – спросил он, заметив мою повязку.

– Ранен, ваше высокопревосходительство. Имею к вам доклад, чрезвычайной важности, о некоей особе, вознамерившейся овладеть русским троном…

– Речь о княжне Таракановой, – сказал полковник, – уже соблазнявшей ваше сиятельство…

– Как же, помню, – недовольно поморщился фельдмаршал. – Дурная баба… Она, наверное, считает, что весь мир для нее устроен, и что достаточно послание духами надушить и плезанс пообещать, как вся русская армия ей помогать в ее претензиях бросятся…

– Вы должны сделать кое-что, – быстро-быстро, опасаясь, как бы меня не прервали, стал говорить я. – Вы должны написать секретное письмо, графу Алексею Орлову, в Ливорно. Вы должны написать ему, что вам известно нечто, и что он не должен делать того, что он задумал, иначе ему придется иметь дело с вами, и со всей молдавской армией, и что вы не допустите новой Смуты, и в верности вашей императрице Екатерине Алексеевне порукой Бог, и все святые, и животворящий крест…

Выпалив эту постыдную несуразицу, я внезапно остановился и замолчал, внимательно разглядывая одутловатое, невыспавшееся лицо фельдмаршала; он смотрел на меня, как смотрел бы Цезарь на римского бродягу, попросившего у него милостыни. Теперь всё зависит только от него, сказал я сам себе, от решения, которое он примет; и решение это будет, кажется, не в мою пользу. Кажется, он думает, что я спятил, что я просто глупый мальчик, барабанщик, болтун. Всё это только игра моего воображения. Ведь я не знаю и не могу доподлинно знать возможного хода истории. Да и правы ли мы, думая, что история зависит от наших решений? Нет ли ошибки в этих рассуждениях? Не лучше ли было бы думать, что история предопределена, что ничто не может поколебать установленный небесами порядок вещей…

– Петр Александрович, – вдруг поддержал меня мой полковник, – я напишу, а вы подмалюете. Вы же и сами догадываетесь, до чего дело идет. Знаете, что Орловы не в милости у матушки-императрицы более, и можуть глупость учинить. Хлопчик удалой, робитник Василия Яковлевича Батурина; он нам всё про турецкие ретраншементы рассказал, где какая орта стоит, и что замыслив сам великий визирь…