Телевизор - [9]
Бытовые рассказы тоже шаблонны. До сих пор очень многие пишут о неравном браке. Посмотрите, как это преподносится. Осень. Вечер. Избушка «на курьих ножках». Лучина. Прялка.
«Так ты отца не хочешь слушать, девчонка? Сама хозяйкой будешь, да еще тебе не так!»
Ну, мать, конечно, помягче:
«Кать, Кать, - говорит, - он хоть и вдовец, да еще не стар» и пр.
Без побоев в таких случаях неловко. Старик добренько выпарывает веревкой свою дочку. Та вырывается и… думаете, в совет, в ячейку? Нет, махнула с обрыва «в ледяную смесь реки Выми». Это рассказ тов. Дьяконова.
Может быть, и есть такое в быту, но это уж избито, изжевано. Даже в самых глухих уголках Союза и то есть с кем посоветоваться и «найти управу» на таких родителей. В этой старой теме трудно сказать новое слово без нового дела. Новое дело автором не тронуто.
С языком у всех наших авторов дело обстоит крайне плохо. Дадим слово самим авторам.
«От неподвижной боли Мишка очнулся» или: «Слышишь! - утвердительно и твердо сказал Иван». А то еще и так: «Уже я являюсь селькором как шестой год».
Беда в том, что авторы хотят перепрыгнуть через одну необходимость: необходимость уменья грамотно излагать свои мысли на бумаге.
О языке действующих в рассказе лиц приходится писать каждому автору. Самое больное место даже у тех, кто уже печатался. Все люди в присылаемых сочинениях говорят почти одинаковым языком. Даже если пишут о людях из разных социальных групп - все равно, одна цена. Врач говорит, как и бабка-повитуха, пономарь - как поп, а то еще похлеще. Это же неверно! В жизни люди родятся в одной семье, учатся в одной школе, но у каждого «свой почерк». Авторам следует в это вдуматься. Кулак не обязательно пьет, не обязательно он глупышка. Их хитросплетения иногда следственные власти распутывают годами. Селькор - большой человек, герой. Но это вовсе не значит, что его необходимо рисовать невинненьким, беленьким, бескровным. Он живет полнокровной жизнью, вместе с другими, а не взаперти в нардоме. Всех, о ком хочется писать, нужно изучать, ко всем нужно присматриваться. Шаблон - скучная вещь.
А. Дьяченко
«Крестьянский журнал», 8 апреля, 1929 г. В помощь начинающему писателю
О факте и художественном вымысле
«В моем рассказе описан действительный факт из жизни, а потому прошу его напечатать».
«Случай, который я описываю в моем рассказе, был у нас в деревне в прошлом году»
«В моем стишке все факты. Думаю, что напечатаете без задержки».
Это - выдержки из многочисленных препроводительных бумажек к рассказам и стихам, которые посылают начинающие писатели в редакции журналов. И еще. Зачастую мы, начинающие, готовы метать гром и молнию на головы редакторов.
Как! Вы говорите, что рассказ не правдив и не жизненен? А знаете ли вы, что я взял его из действительной жизни?
В самом деле, нет ли и впрямь придирки со стороны редакции в этом вопросе? Ведь кому, как не начинающему писателю, особенно живущему в деревне, наблюдающему крестьянскую жизнь, а то и просто живущему этой жизнью, доподлинно эту жизнь знать и правдиво о ней писать? И вдруг нам говорят, что наши рассказы нежизненны. Явная ошибка, явное непонимание наших произведений, а то и просто придирка. Такое решение готовы вынести вы. Но не лучше ли раньше просто разобраться в этом вопросе серьезнее и подробнее его рассмотреть. Всякий ли факт является жизненным, всякое ли описание факта будет литературным произведением, рассказом, стихотворением и т. д.?
Возьмем такую вещь, попробуем описать трудовой день крестьянина. Начинаем.
«Крестьянин Иван встал рано. Умылся. Помолился богу. Спросил у жены, готов ли завтрак. Она ответила, что готов. Иван сел завтракать. После завтрака пошел во двор и стал запрягать коня. Потом выехал в поле и стал пахать. В полдень пообедал. Потом пахал до самого вечера, а вечером приехал домой. Отпряг лошадь. Зашел в избу. Сказал жене, чтобы собирала ужин. Поужинал. Вылез из-за стола. Помолился и лег спать».
Вот и кончился трудовой день.
Скажите, факт это или нет?
Конечно, факт.
Правдивый факт?
Конечно, правдивый. Ведь, в самом деле, так и проходит день крестьянина-пахаря.
Конечно, здесь сказано без всяких подробностей; здесь не сказано, стегал или не стегал Иван своего коня кнутом, не сказано, хорошо или плохо ходила лошадь в упряжке и какая на ней была упряжка, но факт все-таки остается фактом. Выдумки нет.
Но вправе ли мы винить того редактора, который бы вдруг нам сказал по поводу такого факта: «Неинтересно. Не надо. Нежизненно».
Но прежде чем говорить об этом праве, обратимся опять к тому же самому факту.
- Неинтересно, - говорит редактор. А нам-то читателям, интересно? Или мы не знаем, что каждый крестьянин утром встает, что он завтракает, что ему нужно сначала запрягать лошадь, а потом выезжать в поле.
Ново ли это для нас?
Конечно, не ново. Мы все прекрасно об этом знаем.
Жизненно ли?
Нет, нежизненно. Редактор, пожалуй, вполне прав. Написано-то про жизнь, а жизненного мало. Не сказано, как вставал крестьянин, как он себя чувствовал, как умывался и где, что ел за завтраком, какая у него лошадь, как он разговаривал с женой, как запрягал лошадь.
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Дмитрий Быков — одна из самых заметных фигур современной литературной жизни. Поэт, публицист, критик и — постоянный возмутитель спокойствия. Роман «Оправдание» — его первое сочинение в прозе, и в нем тоже в полной мере сказалась парадоксальность мышления автора. Писатель предлагает свою, фантастическую версию печальных событий российской истории минувшего столетия: жертвы сталинского террора (выстоявшие на допросах) были не расстреляны, а сосланы в особые лагеря, где выковывалась порода сверхлюдей — несгибаемых, неуязвимых, нечувствительных к жаре и холоду.
«История пропавшего в 2012 году и найденного год спустя самолета „Ан-2“, а также таинственные сигналы с него, оказавшиеся обычными помехами, дали мне толчок к сочинению этого романа, и глупо было бы от этого открещиваться. Некоторые из первых читателей заметили, что в „Сигналах“ прослеживается сходство с моим первым романом „Оправдание“. Очень может быть, поскольку герои обеих книг идут не зная куда, чтобы обрести не пойми что. Такой сюжет предоставляет наилучшие возможности для своеобразной инвентаризации страны, которую, кажется, не зазорно проводить раз в 15 лет».Дмитрий Быков.
Молодого израильского историка Мемориальный комплекс Яд Вашем командирует в Польшу – сопровождать в качестве гида делегации чиновников, группы школьников, студентов, солдат в бывших лагерях смерти Аушвиц, Треблинка, Собибор, Майданек… Он тщательно готовил себя к этой работе. Знал, что главное для человека на его месте – не позволить ужасам прошлого вторгнуться в твою жизнь. Был уверен, что справится. Но переоценил свои силы… В этой книге Ишай Сарид бросает читателю вызов, предлагая задуматься над тем, чем мы обычно предпочитаем себя не тревожить.
Я и сам до конца не знаю, о чем эта книга. Но мне очень хочется верить, что она не про алкоголь. Тем более хочется верить, что она совсем не про общепит. Мне кажется, что эта книга про тех и для тех, кто всеми силами пытается найти свое место. Для тех, кому сейчас грустно или очень грустно было когда-то. Мне кажется, что эта книга про многих из нас.Содержит нецензурную брань.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.
Девять человек, немногочисленные члены экипажа, груз и сопроводитель груза помещены на лайнер. Лайнер плывёт по водам Балтийского моря из России в Германию с 93 февраля по 17 марта. У каждого пассажира в этом экспериментальном тексте своя цель путешествия. Свои мечты и страхи. И если суша, а вместе с ней и порт прибытия, внезапно исчезают, то что остаётся делать? Куда плыть? У кого просить помощи? Как бороться с собственными демонами? Зачем осознавать, что нужно, а что не плачет… Что, возможно, произойдёт здесь, а что ртуть… Ведь то, что не утешает, то узлы… Содержит нецензурную брань.
У озера, в виду нехоженого поля, на краю старого кладбища, растёт дуб могучий. На ветви дуба восседают духи небесные и делятся рассказами о юдоли земной: исход XX – истоки XXI вв. Любовь. Деньги. Власть. Коварство. Насилие. Жизнь. Смерть… В книге есть всё, что вызывает интерес у современного читателя. Ну а истинных любителей русской словесности, тем более почитателей классики, не минуют ностальгические впечатления, далёкие от разочарования. Умный язык, богатый, эстетичный. Легко читается. Увлекательно. Недетское, однако ж, чтение, с несколькими весьма пикантными сценами, которые органически вытекают из сюжета.