– Не наукою единой жило человечество! Наука сия молода весьма и по молодости бесстыжа. Подглядывание срамное – вот весь ваш научный метод. Глядят в микроскопы да телескопы мужи великоумные – как там господь мир устроил? И главного при всем своем великомудрии понять не могут – зачем устроил? Ибо может наука объяснить, почему у жирафа шея длинная, однако не постичь ей – почему именно у жирафа? Тысячи и тысячи лет прошло с сотворения человеческого, а науке этой и трех сотен не исполнилось. И поди ж ты – жизни без нее теперь не мыслят! Все, что до нее было во «мрак средневековья» записали! Это как если бы я, на старости лет умом подвинувшись, обрезание бы себе сделал, а вы бы решили, что я таким родился…
– Но как же развитие цивилизации? – робко возразил Мишка, – расширение границ мира, познание вселенной – все это невозможно без тех же приборов!
– Приборы! – Сергий в сердцах грохнул по столу волосатым кулачищем, – Как вы приборы свои любите! Что есть прибор? Это протез для убогого! Отрезал человек по скудоумию себе ноги, да и прилепил на их место ходули железные, да еще и радуется – прогресс, мол, у него, природы изменение… Затем ли нас Бог сотворил по образу своему и подобию, чтобы мы себе железки ко всяким местам приставляли, да ими же мир ощупывали, как слепой своей палкой? Нам Господь дал очи духовные, а вы, зажмурившись, палкой тычете… Посему и не работают тут все железки эти, ибо не отверзнет человек очи свои, покуда палку эту у него не отберешь. Для вас только попущение делаю, по слабости своей – бо грешен и чревоугодию пристрастен, да и разговорам умствованным, а тех, кто под водительством моим духовным находится, умствованиями своими смущать не смею. Ибо горе тому, кто соблазнит малых сих!
Мы сидели открыв рот и выпучив глаза, у Мишки с вилки медленно сползал маринованный гриб. До нас доходило долго и мучительно, как до того жирафа, для науки загадочного. И дошло…
– Так это ты, батюшка, Зону учинил?
– Волк тамбовский тебе батюшка! – гаркнул Сергий, – А вы все инопланетян ищете? Не волею моею, но попущением Господним!
– Но… Как?
– Господь по молитве моей управил. Бо слышит Господь молитву мою по прямому телефону на небеса, и отвечает не словом, но делом.
Мы покосились на телефон. У перемотанного изолентой старого аппарата по-моему и провода-то не было… Отец Сергий меж тем продолжал:
– В служении Богу и людям, годами пытался я привести свою паству к Господу, но был мой труд духовный безуспешен. Невелика Нижняя Сосновка, а и той управить не мог. Приходили люди в храм и каялись, но возвращались в дома свои и жили как прежде, в грехах и пьянстве. Ибо люди слабы, а мир давит на них. И впал я в грех уныния, и запил крепко, поскольку тоже человек и слаб бываю. И в отчаянии своем возопил я к Господу, как Моисей в пустыне, а поскольку пьян был, то кричал в телефон этот дурацкий: «Слышишь ли меня, Господи! К тебе взываю!». И услышал меня Господь. И ответил: «Вручаю тебе людей сих!». И сказал я тогда: «Господи, слабы люди эти и я слаб. Огради малых сих от соблазна!». И стало по слову моему…
Воцарилось молчание. Отец Сергий в задумчивости раскачивался на дубовом табурете, отставив в сторону берестяной стаканчик. Мне очень хотелось что-то сказать, или спросить – но в ничего не приходило в голову. И тут в тишине грянул телефонный звонок. Зеленый пластиковый аппарат грохотал пронзительно, просто подпрыгивая от нетерпения. Меня охватили мрачные предчувствия – не беды или несчастья, а просто – кончалось в нашей жизни что-то хорошее… Отец Сергий подхватил аппарат и тяжелыми шагами удалился в другую комнату. Провода у телефона действительно не было.
Мы сидели, невольно прислушиваясь, но из-за толстой двери не доносилось ни звука. В печке потрескивали дрова, и шуршал чем-то в сенях хозяйственный леший. Открылась дверь. Отец Сергий тихими шагами подошел к столу. На лице его была какая-то удивительная светлая грусть.
– Пора вам, ребята, в обратный путь собираться. Простите, что на ночь глядя выгоняю, но – пришло время.
– Отец, Сергий, мы ж выпимши, как поедем? – растерянно спросил Мишка
– Ништо, Господь управит.
Я неожиданно понял, что совершенно трезв – как будто и не было наших посиделок. Мишка тоже сидел с задумчивым лицом, прислушиваясь к неожиданным изменениям в организме. Господь явно «управил». Впрочем, после всего, что мы услышали сегодня, удивляться не приходилось.
– Что случилось, отец Сергий?
– Закончились труды мои. Иная теперь судьба и у меня, и у паствы моей. А вам, ребята, спасибо за все, а особенно за разговоры наши душевные. Бог даст, и ваша душа когда-нибудь проснется и увидит, как мир устроен, может, тогда и увидимся. На прощание скажу только, что нужно на мир сердцем смотреть, тогда и вам Господь ответит.
Свет фар с трудом раздвигал темноту лесной дороги, отвоевывая у нее овальное пятно желтоватой колеи. Размеренно тарахтел двигатель, и погромыхивали на кочках канистры. Говорить не хотелось. Внутри все словно онемело, как под наркозом. Поэтому, когда вперед на обочине резко зажглись фары и закрутились беззвучно красно-синие маячки, мы даже не испугались.