— Да, мадам.
— Какая там мадам. Обними меня.
— О… ну… послушайте…
— Шелл!
— Да?
— Я собираюсь кое-что сделать.
— Что?
— Я собираюсь… любить тебя.
— Что-о-о?
— Заниматься любовью.
Вот так. Она собиралась любить меня. А не наоборот. Что-то новенькое. Я не чураюсь женщин. Отнюдь, но…
— Вы серьезно?
— Серьезно. Не спорь.
— Кто спорит?
Я говорил себе: тебя ждет работа, расследование убийства, да и масса другого. Но все вдруг стало как прошлогодний снег.
Я сильный. Я встал.
Поставив Констанцу на пол перед собой, я сказал:
— Детка, я и не подозревал, что меня ожидает.
— М-м-м! — проворковала она. — Что ты ответишь?
— Нет и нет.
— Да и еще раз да.
Ну, парень! У этой куколки хватало темперамента. Он просто сочился через все ее поры. Я же только обливался потом. Даже мои глазные яблоки, казалось, потели.
Я моргнул и пролепетал:
— Надо идти. Надо бежать. Ха-ха. Это…
— Ты простак. Мистер Скотт, вы очень просты.
— Нет. Я сложный, и у меня масса комплексов.
— Следи.
— Следить?
— Следи. Следи за мной. Я тебе покажу кое-что.
Она не шутила. Она мне показала. Вы наблюдали когда-нибудь за восточными заклинателями змей? Когда змея извивается и скользит, а заклинатель дует в маленькую флейту и держит все под контролем?
Вот на что она походила. Нет, глупые, на змею. Она отступила на несколько шагов, затем двинулась ко мне, выставляя одну ногу перед другой, словно танцевала джигу, вернее двойную джигу.
Ну, парень! Это было что-то. В моих ушах зазвучали барабаны джунглей. Бам, дидл-да-дам, потом — хомп! Бам, дидл-да-дам и снова — хомп! В голове моей раздавался легкий рев.
Не останавливаясь, она сипло проговорила:
— Я тебя зажгу.
И она не шутила. Стало жарко. Даже мои барабанные перепонки, казалось, расширялись от жары. Но глядя на нее в коротеньких шортиках и тонком цветастом платке, забываешь о жаре и начинаешь опасаться лихорадки.
Она приблизилась ко мне вплотную и сжала меня в своих объятиях.
В отчаянии я воззвал:
— Охолони, сестренка, не переборщи.
И это были последние разумные слова, которые она услышала от меня.
Она нашла мой рот, и ее губы охватили мои, как горячее желе. Ее губы, казалось, выросли до гигантских размеров и пытались проглотить меня.
Через десять секунд мне было уже все равно. Я не имел бы ничего против, даже если бы меня съели и переварили.
Позже, когда я сказал ей «до свидания», не думаю, чтобы она меня слышала. Я сам не очень-то хорошо себя слышал. Мои барабанные перепонки были явно повреждены. Очень все же крутая бестия эта Конни.
По пути к дому Вандры Прайс я пытался сообразить, как она вписывается в картину убийства. Она присутствовала на вечеринке, пока Гарви Мэйс ожидал ее снаружи, и была одной из тех, кто отсутствовал на студии на следующий день после смерти Брэйна. Крутой парень Мэйс покровительствовал ей и даже предложил мне пять штук только за то, чтобы она не оказалась замешанной в этой истории, а также велел мне держаться от нее подальше. Но она уже была впутана в это, и я просто обязан был повидать ее.
Вандра сделала стремительную карьеру в Голливуде — это я знал. «Магна» нашла ее в каком-то магазине, сделала пробу, она понравилась. Тогда ее стали обучать, холить и лелеять — словом, готовить для карьеры киноактрисы. Она снялась только в одной картине — «Тень любви». Но зарабатывала уже неплохо, и ее ожидало автоматическое повышение оплаты, если студия даст ей новую роль. Иными словами, перед ней открывалось многообещающее будущее, если, конечно, ей ничто не помешает.
Я подумал, уж не держал ли Брэйн и ее на крючке. Внезапно я сообразил, что пока из жертв шантажа Брэйна мне были известны только женщины. Имело ли это какое-нибудь значение, не знаю.
Вандра жила в довольно скромном доме по сравнению с соседними. Оставив машину посреди гравийной подъездной дорожки, ведущей к задней стене дома, я подошел к парадной двери, нажал на кнопку, и где-то внутри зазвенели колокольчики. Похоже, никто уже не пользовался старыми добрыми звонками.
Дверь открылась на пару футов, и кто-то воззрился на меня. Кто именно, я не смог разобрать, поскольку лицо было в тени. Но судя по ее одежде, она ждала не меня.
На ней был тонкий пеньюар, который не мог ни прикрыть, ни согреть. На ногах — босоножки на каблуках. Очертания ее ног притягивали взгляд, ее бедра и талия были восхитительны, но я потерял всякий интерес, когда перевел глаза на ее груди, плоские, как оладьи, и сразу вспомнил, что я ищейка. Ничего удивительного в том, что они даже не колыхнулись, когда она упала в обморок позапрошлой ночью.
— Что скажете? — спросила она приятным низким голосом.
— Добрый вечер. Вы — мисс Прайс?
— Что вам нужно!
— Я Шелл Скотт. Мне хотелось бы поговорить с вами, если вы не возражаете.
— Не думаю, чтобы нам было о чем говорить, мистер Скотт.
— О Роджере Брэйне.
— И что же?
— Вы ведь мисс Прайс? Киноактриса?
— Да. Какое это имеет значение? Объяснитесь, мистер Скотт. — Она чуть отступила, но главное — она не закрыла дверь.
— На следующий день после убийства Брэйна несколько актеров «Магны» не явились на съемки или быстро ушли со съемочной площадки. По-моему, это как-то связано.
— Вы наглец, мистер Скотт.
