Тела в Бедламе - [29]

— Я не хотел, простите. Если вам так показалось, еще раз извините. Я просто пытаюсь добраться до мотива убийства. Нам обоим пойдет на пользу, если мы поговорим. Можно мне войти?

— Прошу прощения, но нам не о чем говорить, — холодно ответила она. — Я почувствовала себя плохо и поэтому ушла со съемок. Вот и все. А теперь извините меня… — Она стала закрывать дверь.

Мне это совсем не понравилось. Мне необходимо было поговорить с ней, и я был уверен, что она была не столько больна, сколько встревожена. Однако дверь неумолимо закрывалась перед самым моим носом, и я не мог ворваться в ее дом силой.

— Мисс Прайс, — резко сказал я, — есть еще кое-что.

Дверь замерла, едва не закрывшись, потом приоткрылась на несколько дюймов.

— Что еще?

Имея в виду то, что рассказали мне о шантаже Холли и Констанца, я решился:

— Речь о картинке, мисс Прайс. Могу я войти?

Дверь широко распахнулась, но Вандры за ней не было. Зато был Гарви Мэйс. Он оказался даже крупнее, чем я помнил. И все же — я готов поспорить — он задержал дыхание. Я-то точно его задержал.

— Да, Скотт! — раздался рык где-то глубоко в его чертовой необъятной груди. — Вы можете войти.

Я вошел, а Мэйс захлопнул дверь и прислонился к ней. И произнес своим рокочущим голосом:

— Скотт, я же говорил вам, что не потерплю, чтобы вы вмешивались в мои дела. И не только это. Но, похоже, вы плохо слышите.

Я спросил, расхрабрившись:

— Вы Иисус Христос?

Одним размашистым шагом он покрыл разделявшие нас пять футов и свирепо уставился на меня:

— Прежде чем мы перейдем на личности, скажите, что за хохма с картинкой?

Тут я вспомнил: когда Мэйс ввалился в бар «У Пита» вслед за Холли, он упомянул какую-то картинку.

— Ах это, — сказал я.

— Так что? — Он схватил меня одной рукой за лацканы двубортного пиджака и начал притягивать к себе.

Чего я терпеть не могу, так это когда меня хватают и пытаются таскать из стороны в сторону. Мэйс был достаточно силен для этого, но мне было наплевать.

Я уперся ладонью в его грудь, толкнул и тихо процедил сквозь зубы:

— Не делай этого, Мэйс. Лучше отпусти меня.

И он отпустил. Не потому, что испугался. Просто он хотел получить ответ и понял, что в бессознательном состоянии я едва ли смогу говорить. Он убрал свою лапу и опять спросил:

— Так что за хохма с картинкой?

— Картинка с Вандрой, — брякнул я наугад.

— И где она, Скотт?

— Не знаю.

— Черта с два вы не знаете. Не зарывайтесь, Скотт.

Я покачал головой:

— Не знаю, Мэйс. Точно, не знаю.

Он нахмурился, на его лбу гармошкой собрались морщины, как на стиральной доске.

— Как она выглядит?

Я и сам хотел бы это знать. Но кто мне помешает строить догадки? Я нарисовал руками квадрат примерно восемь дюймов на десять и пояснил:

— Вот такого размера, глянцевая.

— Убирайтесь.

Это меня удивило.

— Что?

— Вы меня слышали. Убирайтесь.

Этого я не понял. Только что он требовал ответа на свои вопросы, а в следующую минуту стал выгонять. Я бросил взгляд через плечо на Вандру, стоявшую в нескольких футах от меня.

Я не ожидал, что она скажет мне что-нибудь, но она сказала. Нет, не словами. Просто ее лицо на свету выглядело озадаченным. И несмотря на ее насупленные брови, я вдруг сообразил, где я видел это лицо раньше. Передо мной была обнаженная девица с картины в мастерской Брэйна, та самая, которой я хотел заменить свою «Амелию».

В замешательстве я встряхнул головой. Казалось, все, с кем я сталкивался в сумасшедшем доме под названием Голливуд с момента убийства и до сих пор, рано или поздно раздевались. В этом бедламе хватало тел, и все они, кроме трупа, оказывались обнаженными.

Я все еще таращился на лицо Вандры Прайс, когда Мэйс схватил меня за руку и развернул к себе. Мне почудилось, что у меня треснула локтевая кость, но я даже не запротестовал.

— Скотт… — зловеще начал Мэйс.

— Подождите. Я вспомнил кое-что.

— Теперь вы вспомнили, — усмехнулся он.

Я покачал головой:

— Это не то, что вы думаете. Я знаю, где картина. Я не знал, когда вы спросили. Но сейчас знаю.

— Не морочьте мне голову.

— Даже не пытаюсь. Я-то думал о фотографиях, а не о картинах. Я видел картину, но не узнал Вандру, пока не разглядел ее живьем. И отпустите, к черту, мою руку.

Его лицо исказила гримаса. Я отнюдь не стал ему ближе оттого, что видел ту картину. Оно и понятно. Он и раньше не был от меня в восторге.

Он разжал пальцы и спросил:

— Где она?

— В мастерской Брэйна, но она охраняется.

Ничего не сказав, он взглянул на Вандру, потом опять на меня.

— О'кей, Мэйс. Я сообщил вам то, что вы хотели знать. Так в чем дело?

— А вот в чем, Скотт. Вы отправитесь домой, ляжете спать и забудете обо всем.

— Гм…

— Вам дорога жизнь?

— Еще бы. Но я должен раскрутить убийство, в котором подозревают меня. И я собираюсь жить, пока не раскрою его.

— Мало приятного быть жмуриком. Вы не находите, Скотт?

Я был согласен с ним, однако промолчал. Может, он просто пускал пыль в глаза перед своей девушкой.

Мэйс продолжал:

— Мы с Вандрой не имеем ничего общего с Брэйном. И не пытайтесь связать нас с ним.

— Если вы ни в чем не замешаны, вам нечего бояться.

— Мы точно не замешаны. Так что оставьте нас в покое.

— Вас тревожит та картина, Мэйс? У меня ее нет, и она мне не нужна. Она там, где я сказал, под охраной полиции, вместе с грудой других полотен. — Я задумался на минуту. — Послушайте, я знаю, что Брэйн был шантажистом. И у него была картина с обнаженной Вандрой. Естественно, ни она, ни вы не желали, чтобы ее видели посторонние. Он ведь мог пригрозить, что выставит картину…