Техника игры в блинчики - [85]

— Он признался? — спросила она о главном.

— И не он один, — подтвердил Лешаков. — Названы имена тех, кто отдавал приказ о ликвидации Троцкого и Седова, озвучены планы по физическому уничтожению оппозиции… ПОУМ…

— Они назвали ПОУМ?

"Час от часу не легче! Это же война!"

— Информация, как вы, вероятно, догадываетесь, поступает к нам с опозданием… Да ведь и не Мадрид… В общем, когда дошли первые известия… Уже вчера, как я догадываюсь… А ночью в штабе по этому поводу возникла ссора… и командир-коммунист застрелил командира-поумовца. — Лешаков выбросил окурок в пепельницу и полез за новой сигаретой. Чувствовалось, что, даже не желая, русский переживает возникшую в госпитале и вокруг него ситуацию, как собственную беду. — ПОУМ поднял свои войска. Требуют расстрела убийцы… У коммунистов тут сил немного, но зато целая дивизия красных…

— Дела… — Кайзерине такой поворот событий не нравился. "Междусобойчик" левых и правых коммунистов мог закончиться большой кровью… и, в частности, ее собственной…

3. Себастиан фон Шаунбург, шоссе Хаэн-Убеда, Испанская республика, 17 января 1937, четыре часа пополудни

— Не нравится мне этот пост, — Мигель среагировал раньше, чем Баст разглядел детали.

Очень быстрый человек, очень резкий.

Дорога делала петлю в обход скального выхода, раз — и ты оказываешься на прямом участке: слева — овраг или что-то в этом роде, но в любом случае, туда не свернешь, поскольку падать высоко и больно, а справа — ледниковые валуны, скатившиеся с пологого, но непреодолимого склона холма. Ну, а впереди, метрах в ста, максимум, — шлагбаум, пастушья хижина, сложенная из сухих серых камней, и нарочито выставленная напоказ огневая точка, окруженная подковообразным бруствером из мешков с песком.

— Не нравится мне этот пост.

"Да, и мне тоже"

С утра, как отправились в путь, все время приходилось петлять и изворачиваться, доверяясь чутью Мигеля. Что он там чувствовал, и чем, сказать сложно, Баст своего проводника, почитай, и не знал. Встретились в условленном месте, сказали друг другу, что положено, вот и все, "что дано нам в ощущениях". Однако кроме первого — для знакомства — пароля, Мигель знал и еще одно "заветное слово", и, следовательно, за него поручились на "самом высоком уровне". Поэтому Шаунбург и не спорил: чувствует, значит чувствует. Делает, значит, знает, что и зачем.

Сначала они ушли с шоссе на проселок, по которому только на осликах кататься. Объехали Байлен с юга, не въезжая в город, и долго пылили второстепенными дорогами на Ленарес, но и его, в конце концов, оставили в стороне, свернув на север перед самой Убедой. И за все это время, ни поста, ни воинской части на марше, ни карабинера на коне. Дороги большей частью оказались пусты. Людей — даже в деревушках, прилепившихся к тонким ниточкам проселков — попадалось крайне мало, так что создавалось впечатление, что Испания обезлюдела. Но, возможно, так оно и есть. Впрочем, в их положении на отсутствие свидетелей роптать не приходилось. Чем меньше людей их увидит, тем лучше.

Но на этот раз счастье им все-таки изменило.

— Готовьтесь, товарищ Верховен, — Мигель снизил скорость, и Баст услышал шуршание гравия под колесами автомобиля. — Эти нас так просто не отпустят.

Тем не менее, слова словами, а знать наверняка ничего нельзя. Баст видел двоих, одетых в шерстяные горные шапочки и пальто-накидки, сшитые из одеял. У них и шарфы цветные имелись… Яркие. В общем, несмотря на наличие винтовок с примкнутыми штыками, солдаты не казались Шаунбургу особенно опасными. Но вот сколько их еще там прячется, за бруствером и в пастушьей халупе, иди знай!

— Давайте, все же я попробую их распропагандировать, — предложил Баст, которому совсем не улыбалось ввязываться в перестрелку с неясным исходом и с минимум привходящей информации об "участниках соревнований".

— По-немецки? — по интонации сложно понять, то ли Мигель так шутит, то ли просто уточняет для себя детали предстоящей операции.

— Я по-испански и не умею, — буркнул Баст в ответ и на всякий случай проверил свой парабеллум. Он был, разумеется, на месте, и Шаунбург поспешно — они уже подъезжали к шлагбауму — расстегнул кожанку, чтобы все видели висящую почти на животе кобуру. Авось, не обратят внимания на оттопыренные карманы…

— Ну-ну, — Мигель косо взглянул на приготовления Баста и кивнул, соглашаясь. — Но будьте начеку… товарищ. Если что, падайте. Так надежнее.

— Хорошо, — но времени на разговоры уже не осталось. Скрежетнули тормоза, проскрипел гравий, и Баст неторопливо распахнул дверцу автомобиля.

— Здравствуйте, бойцы революционной Испании! — заголосил он по-немецки еще из машины. — Я рад приветствовать вас от лица революционного пролетариата Германии, изнывающей под жестокой властью коричневорубашечников!

Когда-то в молодости — ну, то есть в юности, разумеется, поскольку он и сейчас был еще совсем не стар — приходилось Шаунбургу слушать зажигательные речи Леова и Тельмана, Штрассера и Геббельса…

"А кстати, — подумал он мимолетно и не к месту, не переставая молоть языком. — Леова-то — слух был — еще осенью арестовали…"

Солдаты, вернее, милиционеры, если судить по форме, реагировали на трескотню Баста вполне ожидаемо: опустили поднятые винтовки и раззявили рты. Шаунбург сознавал, что вполне узнаваем в своих галифе и кожане, и в фуражке "тельмановке", но начинал сомневаться, что "пауза" затянется. В дверях каменной хижины появился небритый офицер в форме карабинера и за бруствером из мешков с песком кто-то отчетливо пошевелился.