Тебе не пара - [15]

— Не, это обезьянка такая, — говорит Джули.

— Да пошла ты! — говорит Эдди.

— Это макака, — говорит Дениз.

— Нет, макака — это попугай, — говорит Эдди.

— Да нет, попугай — это макау, — говорит Джули.

— Макака — тоже попугай. Типа макау, но гораздо меньше и разговаривать не умеет, — настаивает Эдди.

— Наверное, насекомое какое-нибудь, — говорит Дениз.

— Кто, макака? — говорит Джули.

— Да нет, макака — это обезьяна. Кайман. Тропическое насекомое. В таких шоу правильный ответ всегда насекомое. Их же вон сколько.

— Аллигатор, — говорит толстяк в кадре.

— Да пошел ты! — говорит Эдди, обращаясь к телеэкрану.

— Да, ответ принимается, кайман — небольшое пресмыкающееся, вид аллигатора, — подтверждает ведущий, и зал взрывается.

Странный это мир, думает Эдди, когда тебе могут дать десять тысяч фунтов за то, блин, что ты знаешь, кто такой кайман.

— А я думал, коза, — раздраженно произносит он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Эдди шумно прихлебывает свою газировку и смотрит на часы. Махнув банкой «кока-колы» в сторону улицы, он поворачивается к Джули:

— Идти надо… может, зашибу немного, пока гроза…

Джули глядит на него с удивлением. До того времени, когда он обычно заступает, еще часа три-четыре, да и вообще у них одна машина на двоих с ее отцом, а он пока работает.

— Эдди, ну куда люди в такой вечер пойдут.

Нечего меня учить, что мне делать, думает Эдди, по-прежнему злой из-за фиаско с козой.

— Люди всегда гуляют. А прошлая неделя плохая была. Просто хочу собраться, чтоб, как Джим кончит, сразу в диспетчерскую махнуть.

В воскресенье вечером Эдди действительно всегда не терпится выйти на работу сильнее обычного. Прокат машины и плата диспетчерам — 240 фунтов, и пока эта сумма не наберется, он работает за бесплатно, под угрозой надвигающейся нищеты. Как правило, «пежо» удается отдохнуть часок-другой между сменами Джима и Эдди, но не по воскресеньям.

С тончайшим намеком на улыбку Дениз обращается к Эдди:

— Джим скоро придет — ему ведь хочется свою дочь повидать, хоть изредка. Ты же не можешь выйти, пока машина не вернулась.

Теперь у толстяка спрашивают про столицу Гваделупы. Если правильно ответит, выиграет двадцать тысяч фунтов. Тут Джули, Дениз и Эдди даже и не пытаются угадать.

Эдди опять опускается на диван; эта фишка с притяжением снова начинает действовать. Он не может оторвать взгляда от Дениз, которая развалилась у его ног, волосы завязаны, как у школьницы, у престарелой школьницы. Джули вылезает из кресла и сообщает, что пойдет пописать.

— Расскажете, что было, — кивает она на экран.

— Что это тебе так приспичило уходить? — спрашивает Дениз у Эдди, как только его жена выходит из комнаты.

— Тошнит.

Дениз поворачивается взглянуть на него, по лицу ее пробегает все та же легкая ироническая усмешка.

— Знаешь, не я это начала…

— Никто не начинал, само началось. Меня так и так тошнит, а с твоим мужем пить как-то неохота. С тестем, блин, моим.

Но несмотря на это, он слезает с дивана и присаживается на корточки рядом с ней. Проводит рукой по внутренней стороне ее бедра, от чего комната перед ним плывет. Когда он просовывает руку под тугую резинку ее трусов, она, уронив банку с пивом, забрасывает руку за голову. Наверху спускают воду в туалете; Эдди поглубже погружает в нее палец, потом, раздирая нейлон, с силой загоняет в нее всю ладонь. Там у нее так влажно, что ему кажется, будто он промок насквозь, не только рука, а весь целиком. Он притягивает ее к себе и целует так остервенело, что она поначалу пытается отстраниться, но потом, широко раскрыв рот, хватает его за шею и втаскивает на себя. Им обоим слышны шаги на лестнице, но поцелуй прекратить трудно, и Эдди думает, да какой в этом смысл. У него такое чувство, словно он плавает в бассейне без дна и стен. От давления при поцелуе его рту делается больно, запястье его выгнуто назад почти под прямым углом, а под ним судорожно задыхается Дениз.

Шаги на лестнице доходят до самого низа, ему едва удается вовремя скатиться с нее. Когда Джули входит в дверь гостиной, он быстро идет в кухню.

В кухне непроглядная темнота, он в изнеможении прислоняется к шкафу с посудой и, закрыв глаза, кладет пальцы в рот. Так он стоит до тех пор, пока кухню не освещает яркая вилка молнии: плита, холодильник, мебель под дерево, набор ножей из нержавейки — все это на полсекунды выхватывает холодный голубой свет. Тут же раздается гром, из гостиной до него доносится шипение телевизора и одиночный, похожий на жалобу звонок телефона.

Джули опять забирается в свое кресло.

— Так что там было? — спрашивает она.

— Ой, черт, пропустили, извини. Видать, все же правильно ответил, — отвечает Дениз, показывая на экран: толстяк весь лучится, а позади него вспыхивают и гаснут цифры: 20 000 фунтов.

— А Эдди где?

Дениз машет в сторону кухни.

— Наверно, чай заваривает. Или не знаю что.

Джули качает головой.

— Что с ним сегодня такое? Все время на взводе.

Немного поразмыслив, Дениз отвечает:

— Говорит, тошнит его. А по-моему, просто разозлился из-за этих кайманов с козами.

4. Девчонка из Леты

К девяти дождь прекратился, и с тех пор у него было всего три вызова: в Форест-Хилл, оттуда в Стокуэлл, потом подобрал пассажира из Камберуэлла и обратно на базу. Каждый заход по пятерке, чаевых никаких, последний раз — трое черных ребят, все в золоте, как это у них модно; диспетчер заставил их заплатить вперед, и в результате в машине они вели себя по-наглому. Радио орет песню о том, что надо снять с себя одежду, а то жарко. Сидя тут, барабаня пальцами по рулю, Эдди все больше и больше раздражается; может, хватит на сегодня, думает он, все равно особо лучше дело не пойдет. И вообще, это не машина, а помойка какая-то. Несет табаком, это Джим непрерывно курит, несмотря на красно-черные наклейки «Не курить», которые Эдди прилепил к панели и спинкам сидений. В дырке рядом с переключалкой заныканы остатки Джимова обеда: завитки хлебных корок и мазки кетчупа, а на полу под пассажирским сиденьем — разлохмаченные карты и старый экземпляр «Южно-лондонской прессы». Там же катается пустая банка из-под «Фанты». Эдди не понимает, с какой стати ему тут убирать, и решает все так и оставить в надежде, что в следующий раз до Джима дойдет намек, хотя ему известно, что в общем и целом намеки до Джима не доходят. Странно это и неудобно, когда приходится по очереди пользоваться