Театральные записки (бриколаж) - [23]

Это были, как вы догадываетесь, не ленинградцы…

22–23.02.1981 г.

Это старое, как всегда, неоконченное письмо вам.

Ах, какой праздник был у нас сегодня в нашем театре!

После восьмимесячного перерыва мы играли «Три мешка сорной пшеницы».

Назначали нам репетиции, чтобы вспомнить текст.

Ан, не тут-то было!

Вместо репетиции была лекция об Аргентине и Бразилии. Наши в апреле уезжают на полтора месяца, как вы думаете, куда?

В Аргентину и Бразилию!!! А-а-а-а-а? А-а-а-а-а-а?

Когда я моей, уже совсем взрослой Марусе, пою песню про бегемота, кашалота и зелёного попугая, она совершенно музыкально точно поёт свою партию: «А-а-а-а-а!» – Я, допевая: «И зелёный попугай».

Ну, вот, ваша старуня окончательно чокнулась на Марусе, – о чём бы ни писала, о чём бы ни говорила, всё, так или иначе, сводится к Марусе, неважно, в каком месте повествования, – в начале, в конце или в середине, – всё равно к Марусе. И ничего уже мне с собой не сделать, я самая счастливая бабушка на свете! Мои дежурства с Манькой доставляют мне столько наслаждения, столько радости, – частенько Надя или Ваня, придя с работы, подслушивают наши развлечения, и оба, неизменно, приходят к одному убеждению: трудно разобрать, кто из них обеих получает больше удовольствия, – внучка или бабушка. А когда мы с Машкой гуляем в садике, и Надя или Ваня приходят, чтобы меня сменить, – то же самое, они говорят: неизвестно, кто больше визжит и хохочет, опять же, внучка или бабушка.

Так, всё-таки, вернемся к началу письма.

И, несмотря на то, что спектакль играли без репетиции, он, действительно, был праздником и для нас актёров, и для зрителей. А вы, любимые собаки-зрители, так точно улавливаете ту волну, ту единственную, только сегодняшнюю, может, даже ту сиюминутную отдачу, что мгновенно реагируете на всё, что происходит на сцене.

Наверное, в этом смысл театра. И никогда никакой кинематограф, никакое телевидение не победит живой театр, живых актёров, моего сиюминутного общения со зрителем.

Мы так соскучились по этому серьёзному спектаклю, он так крепко заложен в наших умах и сердцах, – нам и не нужны были эти репетиции.

А как все играли! Это было какое-то откровение!

Как играл Олег Борисов, как играл Юрка Демич, как замечательно играл даже Вадим Медведев! про Киру Лаврова я даже не говорю! И какая награда нам актёрам! Нам буквально не давали договаривать, – аплодисменты, аплодисменты!

Моя самая любимая сцена, на которой я заряжаюсь в кулисе, чтобы сыграть мою весть о смерти Кистерёва, Олег Борисов играл удивительно, шквал оваций был на его текст: «Война рождает не только героев, но и разную сволочь!»

И самая дорогая для меня реакция в зрительном зале, когда молодой Тулупов спрашивает старого:

– Ты часто встречал Божеумовых?

– Да! Встречал!

– Как же ты смог прожить так долго?!

Была в зрительном зале большая пауза, а потом шквал понимающих ладоней. И когда закончился спектакль, сначала просто аплодисменты, потом весь зрительный зал встаёт, никто не бежит в раздевалку, и только крики «Браво! Спасибо! Браво! Спасибо!»

Согласитесь, ради этого стоит жить.

И мы идём после поклонов с разных сторон сцены и, как дети, радуемся, всё понимаем, но говорим друг другу нежные и краткие слова: Хороший был спектакль. – Хороший! Хороший был спектакль!

И не больше.

Но я знаю, что такие счастливые мы разъехались по домам и спали спокойно, и улыбались во сне.

Вот, а я сегодня ночью даже и не сплю, а пишу вам, мартыхам моим, потому что сегодня, это уже 23 февраля, был ещё один хороший спектакль «Последний срок»…

Гастроли бдт им. Горького в Японии

Письмо-дневник

октябрь, 1983 г.

Милые вы мои, любимые, далёкие!

Только бы выбраться отсюда из этой, действительно, прекрасной страны. Баба Лиза, как в воду глядела, когда, провожая меня, обняла: «Бедная моя! К самураям едет!»

Так и попали к самураям.

Надо же нам было угораздить сюда именно тогда, когда мы сбили корейский самолёт![31] По телевизору каждый день показывают, что ещё нашли, выброшенным на берег моря, от погибших.

Вот уже 9 октября, а всё показывают и показывают.

В самолёте там было 29 японцев, в том числе трёхлетняя девочка, бабушку которой постоянно показывают по телеку. Я понимаю, что сняли её один раз, но показывают по нескольку раз в день. Это какой-то ужас: от девочки осталась её красивая куколка, красивое платьице и туфельки. Показывают всё, садистски трепля нервы нормальным людям. Япошки все в белых перчатках, в целлофановых пакетах осторожно показывают все эти вещи.

Ну, ладно, ну, случилось такое! Я же лично за это не отвечаю! Почему такое случилось! Может быть, Николай Яковлевич объяснит. Я этому объяснение не нахожу! Самолёт летал над Объектами. Ну, летал… Тут путаная информация из здешних газет, наши, как вы понимаете, мы не ждём. Вот и разбирайся тут, когда видишь такое.

Выбрали времечко для гастролей! 20 сентября был национальный траур – хоронили 29 японцев, погибших в этом несчастном корейском самолёте. Смотреть по телевидению было жутко. Показывали фотографии погибших и рядом – их живых родственников.

Короче говоря, режим у нас такой: сидим в номерах. Надо выезжать на спектакль, – он начинается в шесть часов вечера, – нас вывозят в 13 часов дня. У отеля стоит кордон полицейских. Подъезжаем к театру – полицейские в три ряда и с дубинками, и с какими-то щитами, в рост человека, щиты, как пол железного дока.