Театр в квадрате обстрела - [33]

А в это время в Ленинград из Свердловска пришла телеграмма за подписью народных артистов СССР Москвина и Хмелева: Московский Художественный театр срочно вызывал в Свердловск Крона. Театр репетировал его «Глубокую разведку» и требовал приезда драматурга для участия в прогонах. Крону пришлось вылететь в Свердловск.

7 ноября сорок второго года в осажденном Ленинграде, вопреки недоеданию, обстрелам, пронизывающему холоду, возникло ощущение праздника. Радио транслировало приказы, речи, музыку. Но, пожалуй, одним из главных признаков торжества стали расклеенные по городу синие афиши с изображенным на них силуэтом военного корабля. Крупным шрифтом были набраны слова: «Раскинулось море широко», напоминая старую матросскую песню прощания и тревоги, песню про кочегара, который не вернется домой.

Свежие афиши… Как радовали они нас прежде, в дни мира! Возле них останавливались шумные стайки девушек, искавших в перечне действующих лиц и исполнителей имена любимых актеров. Гадали: о чем спектакль? Будет ли про любовь? Будет ли петь знаменитый тенор? Как достать билеты, которых перед премьерой не будет и в помине?.. Теперь многое повторилось. И в самом этом повторении заключалось нечто радостное и многозначительное. Свежие афиши — в осажденном городе, в разгар блокадных тягот! Снова в перечне исполнителей — имена Колесниковой и Кедрова: несомненно, в новой пьесе рассказывается и о любви! Наверняка трудно будет достать билет; спектакли Театра музыкальной комедии всегда идут при полном зале, а тут — премьера блокадного спектакля! За место далеко не в первых рядах уже сейчас просят хлеб или керосин. А ведь в зале Александринки 1370 мест!

Премьера началась в пять часов пополудни.

Обстрел в этот день, 7 ноября, велся по городу яростный. Но кого в Ленинграде можно было испугать или хотя бы удивить обстрелом на втором году войны и осады?

Зрительный зал театра постепенно заполнялся до краев. Вишневский излучал крайнюю торжественность. Он успел до первого звонка зайти за кулисы, сказать несколько ободряющих слов артистам, а Нине Ивановне Болдыревой вручить символический подарок: брошь в виде агатового якоря, отделанного серебром.

— Роль Кисы не принесет вам симпатий публики, — сказал он. — Пусть вас утешает этот якорь надежды.

В креслах партера и ярусов рассаживались военные и штатские, писатели и политработники, исхудавшие ленинградцы и возбужденные виденным за день писатели из Москвы. Три месяца назад большинство этих людей слушало в Филармонии Седьмую симфонию Шостаковича, музыку, созданную в осажденном Ленинграде. Теперь им предстояло увидеть созданную в осажденном Ленинграде героическую музыкальную комедию, блокадную оперетту!

Здание Александринки сохранилось внутри полностью. Тускло мерцала старая позолота. Поблескивал под ногами паркет. В фойе стоял позабытый киоск с надписью «Мороженое». Все той же оставалась бархатная обивка кресел… Но вот свет померк. За дирижерский пульт в оркестровой яме встал один из создателей музыки к этому спектаклю Николай Минх. Музыканты сухими, прозрачными руками подняли смычки и трубы. Загремела увертюра. И пошел кверху малиновый занавес. Сравнительно недавно, в самый канун войны, этот занавес открывал знойный испанский пейзаж, и на его фоне зрителям являлся Дон Кихот; гостиную красивого барского дома на одной из улиц губернского города О., «дворянское гнездо», где родилась и умерла любовь Лизы и Лаврецкого. Теперь занавес открыл пирс энской военно-морской базы и палубу маленького связного катера «Орленок». Вдали синело море.

Из люка медленно вырастает длинная, тощая фигура машиниста Миши — Королькевича, и в зале сразу же возникает веселое оживление.

Краснофлотцы на пирсе возводят торжественную арку. Это готовится к встрече ушедших в поход балтийцев комендант базы Чижов. Выход, вернее — вылет на сцену Чижова — Янета с цветами, в парадном кителе, вызывает в зале взрыв смеха. Это объясняется не только тем, что появление комического артиста заставляет срабатывать известный зрительский рефлекс: многие зрители — моряки узнают в Чижове его прототип. Чижов придирчиво осматривает арку. Ультрабереговой служака, он грозит краснофлотцам «повышибить из них этот береговой дух» и предается мечтам:

— Если бы я был высоким начальством и прибыл на встречу героев, я бы первым делом спросил: «А кто обеспечил такое исключительное обслуживание, тем самым способствуя успеху боевой операции и поднятию политико-морального состояния бойцов и командиров данного соединения?» — «Техник-интендант второго ранга Чижов Э. Л.» — «Где же он? Покажите мне его». Чижов является. «Как, товарищ Чижов, вы при своем огромном административном опыте до сих пор никак не отмечены? Не может быть… Напомните мне про товарища Чижова… Желаю успеха, Эдуард Лукич, звоните».

Сразу завоевывает любовь зрителей Жора Бронза — Свидерский. Его манера выражаться веселит и восхищает зал:

— Интересуюсь за Советское Информбюро… Меня душит смех… Мерси за разъяснение — можете быть свободны… Ше ты задумался, Миша? Я замечаю в твоих глазах какой-то невыносимый блеск. Миша, не вздыхай так, ты разрываешь мне сердце…