Театр тьмы - [35]

Том приподнял одну бровь.

– Случайно подслушала разговор отца. Он топ-менеджер в банке в Бирмингеме, большой босс. И вот однажды я услышала, как он на кухне разговаривал с приятелем. Тот работал в его же банке. Только должностью ниже. Вроде оператора. Этот приятель подмывал отца на незаконную деятельность – рассказывал сотни историй, как другие филиалы их банка штампуют фальшивые кредиты и что пора бы и им заняться такой же аферой. На это отец сказал, что подумает.

– И ты потом рассказала ему, что все слышала? Слышала их разговор?

– Да, – я сжала холодную чашку и посмотрела, как на ее дне смешиваются остатки молотого кофе и молока. – Он сказал, что это не мое дело, и выставил вон. Думаю, тогда я и поняла, что стану журналистом. И не для того, чтобы писать скучные репортажи. Я хотела помогать обществу. Выводить таких, как приятель отца – жадных до денег людей, – перед судом читателей, говорить и писать правду. Я терпеть не могу вранье или зло, замаскированное под добродетель. Поэтому я журналист. Хотя, знаешь, меня сложно назвать типичным журналистом. Я не смогу пойти по головам ради горячей информации или выбить железную дверь головой. Никогда не буду спрашивать у пострадавших от пожара людей, как они себя чувствуют. Потому что в этот момент мне кажется, что их боль – это моя боль. И задавать во время горя людям банальные вопросы – значит вонзать себе в сердце кол без наркоза. Меня волнуют только остросоциальные темы. Финансовые мошенничества, несправедливость и…

Я замолчала, прикусив язык.

«Зачем я все это рассказываю, – в панике подумала я. – Если театр замешан в мошенничестве, Том не познакомит меня с Редом. Он защитит свой дом».

– Я пошел в театр по той же самой причине, – актер нарушил минутное молчание. – Хотел спрятать людей от боли и от обмана, которые поджидали их на каждом шагу в обычной жизни. Я видел в стенах театра защиту для них. Как и ты, хотел спасать людей от страданий.

Я посмотрела на Тома. Он вдруг поник – в его глазах больше не мелькал огонек радости, уголки губ не были приподняты вверх. Актер говорил тихо, будто боялся, что его кто-нибудь услышит. Я тоже захотела понизить голос, потому что на протяжении всего разговора меня не покидало чувство, что за нами подглядывают и подслушивают. Я даже пару раз оглядывалась по сторонам, смотрела на других посетителей в надежде поймать любопытного пройдоху. Но люди в кафе занимались собой. И все же я не могла избавиться от ощущения, что рядом находился кто-то, кто был сильно заинтересован в дружественной беседе между мной и Томом.

И вдруг актер шикнул. Звук был такой, будто парень по неосторожности приложил палец к горячему чайнику и ошпарился.

– Том?

– Все нормально, – вздохнул актер и приложил ладонь к шее. Вены на ней вздулись, а лицо Харта покраснело.

– Что случилось? – Я поднялась с места и, не зная, что делать, встала рядом с ним. – Твоя шея… что с ней?!

– Сара, отойди, – просипел Том, не отрывая руку от шеи. Он выглядел так, словно ему перекрыли кислород. – Мне лучше, правда. Просто отойди и не смотри на меня.

Я сделала один неуверенный шаг назад. Мое тело и мозг оцепенели.

– Нужно позвать на помощь! – В панике я начала оглядываться по сторонам, не понимая, почему люди сидят и ничего не предпринимают. Разве они не видят, что человеку плохо?

Но посетители продолжали заниматься своими делами как ни в чем не бывало. Никто из них не посмотрел в нашу сторону, словно все происходящее видела только я.

– Нет! – резко сказал Том и глубоко вздохнул, прикрыв глаза.

С каждой секундой лицо актера становилось таким, как при встрече: краснота спала, вены на шее перестали пульсировать. Вздохнув всей грудью, он убрал руку с шеи и опустил ладонь на стол. Но я стояла рядом с ним, словно окаменев. Я испугалась, что парень свалится замертво. Его явно что-то душило. Он болен?

– У тебя астма? – встревоженно спросила я, хотя Тому стало лучше без ингалятора. Или он пользовался им, пока я оглядывалась по сторонам?..

И тут я увидела. Почему не замечала раньше? Где были мои глаза? Куда я вечно смотрела, если не видела того, что вызывало во мне тошноту и непреодолимое отвращение? Татуировки. Театральные маски на изящной шее актера выглядели еще более чудовищными, чем на фотографии. Два противных черных лица глазели на меня, как два демона из преисподней. И их обнимал огонь. Кроваво-красный, почти живой.

Я слегка отшатнулась от Тома. Так, словно меня немного кольнуло током. Да, не ударило, а именно кольнуло. Совсем чуть-чуть.

– Том, эти тату… зачем вам они?

– Я же уже говорил, они – логотип театра, – парень попытался непринужденно улыбнуться, но у него ничего не вышло. Эмоция получилась вымученной. Том поднял на меня тревожный взгляд. Думаю, это было первый раз, когда актер не смог выдать желаемое чувство за действительное.

– Они… эти татуировки будто…

Я не успела закончить мысль. В этот момент дверной колокольчик оповестил о новых посетителях. В кафе подобно урагану влетели пять девочек примерно одного возраста. Не старше восемнадцати лет. Воздушные, розовощекие, веселые. Они целенаправленно шли к нам, улыбаясь, как лесные нимфы.