Театр тьмы - [104]

4

Лондон, 2019 год

– Почти «как по маслу», – заметил Чарльз. – Мы забрали гораздо больше денег, чем планировали. Мы оставили без штанов саму Королеву. А это внесло коррективы в наш план.

Я, все из-за той же налоговой, после ограбления поехал обратно в Лондон. Забрал с собой шесть мешков с деньгами и удрал на машине. Остальные вернулись на ферму на военном фургоне, чтобы залечь на дно. Только у них ничего не вышло – полиция сразу смекнула, что дальше пятидесяти метров грабители с такими большими деньгами не уйдут. Полицейские начали прочесывать все фермы, кусты, поля и даже озера, подозревая, что с перепугу бандиты могли утопить куш и разбежаться кто куда.

Меня тоже чуть не задержали по пути домой. Два полицейских остановили примерно в четыре утра, спросив, кто я такой и куда направляюсь. Тогда об ограблении еще ничего не знали, поэтому ко мне не так сильно пристали. Я сказал, что актер, еду с гастролей из Рединга. Оторвался от труппы, которая проехала тут несколькими часами ранее. Я говорил им об этом так убедительно, что они закивали. Один из них даже подтвердил: мол, да, проезжали тут актеры. Потом я показал им на заднем сиденье костюм, театральный грим, мелкие безделушки. Деньги спрятал под сиденья – специально для этого за два дня до ограбления разобрал машину, как конструктор. А уж когда я вышел из машины и демонстративно открыл багажник, полиция пожала плечами и отпустила меня. Внутри были только мелкие декорации вроде старинных будильников, полочек, крючков, чемодана с книгами. Позже, когда этих самых полицейских допрашивало начальство, думаю, они даже не вспомнили о таком человеке, как я. Слишком простой для грабителя. Тем более парни были уверены, что в два часа из Рединга проехала труппа актеров, а я всего лишь отстал от них. Из-за времени ограбления мы не могли быть теми, кого искала вся Великобритания.

– Наверное, эти два полицейских даже не сказали начальству, что встречали вас, – предположила я, поражаясь изворотливости и удаче Чарльза. Пока остальные грабители получили по тридцать лет лишения свободы, актер вышел не просто сухим из воды – он даже не вспотел. – Потому что нигде не указано, что в преступлении подозревали актеров. Ни в одном документе, ни в одной бумажке. Хотя был один. Инспектор Хаммилтон, знакомый Эмили Томпсон. Возможно, он подозревал, что был шестнадцатый грабитель. Например, узнал об этом случайно, но решил не предавать огласке.

– Возможно, – сказал Чарльз. – Но сейчас меня это уже мало волнует. Никто не понял, что актер, возвращавшийся с гастролей из Рединга, держал под сиденьем огромную кучу денег.

– Ваш сын узнал об ограблении до или после случившегося?

– После. Я приехал домой в пятом часу. Думал, тихо пройду к себе в кабинет и спрячу деньги в сейфе, рассую по шкафам, тумбочкам. Но у меня не получилось этого сделать. Кристофер до сих пор не спал! Он слышал, как я покинул дом и как вернулся. Сначала он не придал этому значения (ему было все равно), но позже, когда изо всех щелей посыпались новости о ночном ограблении, он спросил в упор – был ли я среди преступников, которые не побоялись украсть королевские деньги.

– И вы ответили…

– Я никогда не врал сыну, – серьезно ответил Чарльз. – После ограбления я рассказал ему правду. Тем более я знал – он поймет меня. Кристофер никогда не шел против отца. Несмотря ни на что, всегда был рядом. До последнего дня, до последнего вздоха.

Когда Бейл-старший произносил последние слова, я ожидала, что его лицо исказится в гримасе отчаяния. Но ничего этого я не заметила. Холод, неприступность, безразличие. Чарльз говорил так, будто ничего не испытывал к сыну – ни отцовской любви, ни уважения, ни преданности. Он лишь воспроизводил эмоции по памяти, а это не то же самое, что жить с ними, чувствовать их.

– Он осуждал вас?

– Конечно. Как любой отрок, он пытался научить меня жизни. Прочитал нотации, сказал, что нам нужно все вернуть – анонимно подбросить деньги к двери полиции. Но я запретил ему делать это по одной простой причине – у полиции не было моих отпечатков пальцев, меня ни разу не задерживали, я никогда не привлекался ни к уголовным преступлениям, ни к административным нарушениям. На ферме, где жили остальные бандиты во главе с Брюсом Рейнолдсом, также не было моих отпечатков пальцев. В картотеке преступников меня не существовало. Полиция и инспекторат могли выйти на меня только в двух случаях – если бы я начал бездумно тратить деньги и если бы подкинул им мешки.

– Но через пару месяцев после ограбления вы устроили премьеру в своем театре.

– Рискнул. И попался. Но не в лапы полиции, а в хищные зубы журналистки. Какая глупость! Она обвела меня вокруг пальца и лишила того, что я любил больше всего на свете – театра и сына.

– Вы говорите про сына так, будто любили его без памяти. Но тогда почему не давали ему ведущих ролей? Почему он играл «на отшибе»?

– Да, я любил и уважал Кристофера как человека, но актер из него был никудышный. Не дано ему было покорять зрителей.

– А как же наставничество? Неужели вы ему не помогали?

– Когда у человека нет таланта к актерству, когда он не может воспроизвести без наигранности даже самые банальные вещи, о каком наставничестве может идти речь? Я учил его актерскому мастерству с пеленок, но он не актер и никогда им не был. Нельзя научить собаку мяукать, а кошку – лаять. И спасибо ему за то, что он понимал это и никогда на меня не обижался. Наоборот – благодарил, что я предоставил ему место в театре, пока он пытался понять, чем будет заниматься в жизни. Хотя знаешь, что самое удивительное? У Кристофера были задатки режиссера. Он не мог сыграть, но зато видел, как лучше поставить спектакль, чтобы он возбудил засыпающего зрителя. Я часто прибегал к его помощи. Сын помогал советами.