Театр теней. Новые рассказы в честь Рэя Брэдбери - [124]

— Я понял.

— Их пути. Мы делаем что можем так долго, как можем. А потом, когда они заходят слишком далеко, мы пытаемся вернуть их назад, всеми силами. Приходится быть строгими. Порядок и власть. Старый Свет утратил эти понятия, брат мой, что и вынудило переселенцев покинуть свои дома, когда насилие банд разрушало целые города.

— Меня не нужно убеждать.

Джозеф закрепил шланг на лестнице и спустился по ступенькам, оглядываясь через плечо на мокрые камни тротуара. Уэстгроув произнесла слово «насилие», словно это был музыкальный инструмент, издающий старинную изысканную мелодию сквозь плотно сжатые губы.

— Я виню его мать. Она всегда была неблагодарным радикалом — с годами стало только хуже. Разве человек с возрастом не должен успокаиваться? В любом случае она не успокоилась. Разумеется, это отразилось и на парне.

Правая рука Уэстгроув протянулась к Джозефу, словно она собиралась схватить его за бритую голову и утешительно прижать к своей полупрозрачной груди.

— Это трудно. Но мы движемся вперед. Мы знаем, что наш путь — лучший. Стены дают нам безопасность.

— Стальные стены высотой двенадцать метров… — Джозеф не мог скрыть волнения в голосе. — Безопасность от кого?

Уэстгроув закатила глаза и тихо щелкнула языком.

— Ваш сын был блестящим студентом, вундеркиндом, как мне говорили. Он заработал свой пропуск. Но в этом-то и проблема: они уходят за пределы стены, и ты уже не знаешь, какими идеями их там заразят.

— Это все мать, — настаивал Джозеф.

— Кто знает, что там творится, — повторила губернатор. — Он не успел уйти далеко, есть время для перезагрузки. Мы надеемся вернуть его домой.

— Если вы хотите вернуть его в Поселение, я уже сказал: он не захочет. Или вы просите, чтобы я привел вас к нему? Чего вы хотите?

— «Дом» я имела в виду в переносном смысле, простите меня, Джо. Если вы сможете вывести нас на сына, мы сумеем ему помочь. Мы сможем очистить все.

Лицо Уэстгроув посерьезнело, и руки исчезли за пределами проекции.

— Думаю, вы слышали о планах террористов атаковать наше Поселение? Атаковать наш народ — ни в чем не повинных людей, детей — по какой-то дутой, надуманной причине.

— Шеви тут ни при чем, — осторожно сказал Джозеф. — Мне плевать, что там скандируют эти оболтусы на площади. Он всего-то вывел несколько слов на экран компьютера. Не его вина, что остальные за это зацепились. В этом я тоже, кстати, виню его мать. Она всегда изображала из себя артистическую натуру.

— Мы не пытаемся непременно осудить вашего сына, Джо. Мы знаем, на что он способен. — Паузы между словами губернатора заполнялись быстрым дыханием. — Думаю, мы знаем, что он подразумевал своими посланиями. Единственное, чего мы добиваемся, — исправления. Исправления и очищения.

Джозеф рассмеялся и пожал плечами одновременно.

— До прошлой недели я с самого детства не слышал слово «террорист». Когда мой отец…

— Так вы выведете нас на него? — Чахлая рука Уэстгроув потянулась к кнопке выключения прожектора. — Думайте о нашей Администрации как о расширенной семье и считайте, что мы все вместе пытаемся оказать на него влияние.

— Все-то вам «-ция», «-ние», «-ист». Что, длинные слова больше значат? Это такое правило, губернатор? — Он хохотнул, глядя в бесцветное, серое лицо. — Если мы семья, мне как вас звать, Бабушка Губернатор?

— Сестра, просто сестра. Джо, брат мой. За нами стоит история. Ради общего блага.

Лицо Уэстгроув исчезло с небесных высот площади Рейгана, и центр вернулся к обычному для ночи серебристому свечению.

Джозеф вскарабкался на муниципальную стремянку, остановился на пятой из двух дюжин ступеней — как раз, чтобы достать до шланга, — и в очередной раз посмотрел на синие граффити, покрывшие здание товарной биржи. С такой высоты непонятный узор складывался в буквы, которые говорили сквозь свежие трещины в фасаде здания. Каждая спираль наполнялась фразой: «Революция возвращается к началу, это единственный путь, без изменений, Вива Шеви!» — и исчезала, чтобы тут же повториться уже на других кафельных плитках.

О рассказе «Резервация 2020»

В основе «Резервации 2020» лежат темы, затронутые Рэем Брэдбери в больших работах, особенно в «451° по Фаренгейту» и «Что-то злое к нам спешит». Я видел, как в «Фаренгейте» он использовал футуристический ландшафт, чтобы высказаться о современных ему глубоких социальных изменениях в США — изменениях, вызванных послевоенными технологическими новшествами, новым политическим климатом, а также частично детищем технологий и бурными ветрами прогресса, ворвавшимися на глубоко континентальную малую родину автора. «Фаренгейт» смотрит утомленными глазами в будущее, «Что-то злое» оглядывается в детство через ностальгические линзы, в место, которого больше не существует, но оба романа объединяет линия жизни автора: проза Брэдбери впитала в себя Гринтаун еще до «Чего-то злого», и писатель раз за разом возвращается в эту обитель потерянной невинности. И с каждым визитом тектонические плиты под реальностью городка немного смещались.

Для произведений Рэя Брэдбери характерна любовь к красоте слов и понимание, к чему клонится сюжет. Ужас «451° по Фаренгейту» состоит, по-моему, в человеческой трагедии, когда слова, связанные историческим контекстом, тлеют в лишенных читателя руинах, горят в костре, разожженном людьми, стоящими на страже социального прогресса. Как мог писатель Брэдбери не задумываться о наступлении подобного будущего, как он мог не размышлять о начале и конце всемирных войн, об ускорении окружающей жизни, о появлении ящика с картинками и звуком в гостиных практически всех деревенских домов в местности, которую он называл своим домом?!