Театр - [71]

Господина моего

Я в родном оставил месте!..

Пожалей меня, — смотри,

Как душа стремится жадно

Все узнать…

Донья Хуана

Ну, слушай, ладно!

Диву дашься.

Кинтана

Говори!

Донья Хуана

Две луны уже сменились

С пасхи ранней, что поля

Одевает в шелк и бархат,

Пышные ковры стеля,

Как к мосту (Ансурес Перо,[321]

Говорят, соорудил

Пополам с своей супругой

Этот мост) Вальядолид

Весь пошел, и я со всеми;

Я сама домой пришла,

Но не знаю, как вернуться

К прежнему могла б душа.

Ибо близко от Виторьи[322]

Адонис[323] был встречен мной,

Ненавистный Марсам многим,

Тысячи Венер — герой.

Как во мне забилось сердце!

Ведь любовь — как альгвасил[324]

Пленных душ… Пред трибуналом[325]

Будто встала я без сил…

На глаза его наткнулась

Я пылающим лицом,

И упала, зацепившись

У порога башмаком…

Протянул он, сняв перчатку,

Руку (нежная рука

Из слоновой кости) — ею

Поддержал меня слегка…

И сказал: «Сеньора, стойте.

Пусть падением своим

К духам злобы не причтется

Столь прекрасный серафим».

У меня перчатку взял он,

Как души моей залог;

Это правда, что в перчатке

Душу, душу взять он мог!

Весь короткий этот вечер

(Да, короткий для меня,

Тот апрельский вечер долгим

Не сочла любовь моя)

Чрез глаза душа впивала,

Неспособная к борьбе,

Яд, который подносила

Статность нежная его.

Ах, от зависти и солнце

Закатилось, как со мной,

У моей кареты стоя,

Он прощался огневой

Речью, полной слов обманных

Постоянства и любви,

Вздохов, ревности, забвенья

Чувств, клокочущих в крови.

Стала пламенною Троей

Я, что Скифией была.[326]

Я домой пришла, пылая,

И заснуть уж не могла.

Я в бессонницу вступила.

Коль любил, о том судить

Можешь ты… Как мне казалось,

Что уж солнцу не светить,

Что оно пренебрегает

Наш зенит позолотить.

С синевою под глазами

Встала я; открыв балкон,

Утомленная взглянула:

Предо мною в яви он!

Нападения повел он

Так упорно на меня

Безрассудную! Служил он

Мне с того покорно дня.

Днем записки присылал он,

Ночью музыкой томил,

Драгоценные вещицы

Он, коварный, мне дарил.

Их принять — и сам ты знаешь,

Что бывает… Дон Мартин

Де-Гусман[327] (вот как зовется

Наших странствий господин)

В два он месяца любовью

Все помехи устранил, —

Хоть противилась я с той же

Страстностью, как он любил.

Он мне слово дал супруга,

Только слово, а оно

Обещаньями богато,

Исполнением — бедно, —

До его отца доходит

(Верно, горький мой удел

Все ему поведал) наша

Страсть; а тот узнать сумел,

Что хоть знатной родилась я,

Да бедна, и злато — вот

Кровь расчетливости низкой![328] —

Отыскало в сердце вход

Ко скупцу… И диво ль? — Стар он,

И — злосчастен жребий мой! —

Сына он венчать задумал

С доньею Инéс; у той

Тысяч семьдесят дукатов, —

Значит, все в плену сердца!..

А отец ее и просит

Письменно его отца,

Чтобы тот в зятья дал сына.

Согласиться не посмел

Этот прямо, предвкушая,

Что досталось бы в удел

Сыну за мое бесчестье…

Нет, но вникни в план его:

Он почтовых заготовил

И отправил своего

Сына в этот город лживый.

И в Мадрид поехал сын,

Но под именем другого:

Он теперь не «дон Мартин»,

Но, по отчему совету,

Он «дон Хилем» стал в пути, —

Чтобы, если б и решилась

К правосудию притти

Я за помощью, — его бы

Не могло оно найти.

Дону Педро де-Мендоса[329]

И Веластеги, отцу

Этой девушки, он пишет:

«Столь желанному венцу

Нашей дружбы есть помеха;

Пылкой юности каприз

Моего заставил сына

Дать Хуане де-Солис

Клятву, донье небогатой,

Хоть и знатной. Выбор им

Сделан; ветреного сына

Заменю тебе другим, —

Доном Хилем, чей достаток

Знает весь Вальядолид».

С этой ложью тот уехал,

Но мой Аргус,[330] что не спит,

Зоркий кормчий — подозренье

Догадалось о моих

Злоключеньях, а червонцы

Помогли раскрыть мне их;

Двух алмазов оказалось

Мне довольно, чтоб открыть

Тайны извести и камня

И внутри их планов быть.

Поняла я расстоянье

До деяний от речей,

И из слабости родилось

Мужество в душе моей;

Смелость мне дала обида,

План обдумала я свой

Всесторонне. Я видала

Уж не раз, что никакой

Пред настойчивою волей

Злой не устоять судьбе.

Видишь, я переоделась,

И, доверившись тебе

И отдавшись воле рока,

К гавани плыву моей.

Мой возлюбленный в Мадриде

Вряд ли более двух дней;

Так мне сердце подсчитало,

Нет сомненья, не пойдет

Он к дон Педро прямо, — нет же:

Заготовит наперед

Он дары — любви приманки,

И придаст игру лицу.

О, помехой быть сумею

Я не малою лжецу!

Уж меня неблагодарный

Будет помнить дон Мартин!

Из его поступков низких

Не удастся ни один.

Он меня узнать не может:

Так переоделась я;

Только ты уйди, иначе

По тебе найдут меня.

До Вальéкаса[331] лишь миля,

Отправляйся-ка туда, —

Обо всем, что ни случится,

Известить тебя всегда

Я могу в письме. Оттуда

Ходят хлеба продавцы.

Кинтана

Да, воистину Мерлина[332]

Сказки рассказала ты.

Отговаривать не буду.

Будь с тобой господь всегда

И во всем помощник!

Донья Хуана

Будь здоров,

С богом!

Кинтана

Напишешь?

Донья Хуана

Да.

(Кинтана уходит.)

Сцена 2

Караманчель, Донья Хуана

Караманчель

Сомневаешься в уплате?

Так, трактирщик? Ну, тогда

Выходи на мост сюда.[333]

Донья Хуана

О-ла! Кто вы?

Караманчель

Было б кстати

«О-ла», если б, как мозоль, я

Шел за вами по пятам,

Ну, а в полдень господам,

Подобает крикнуть «Олья»![334]

Донья Хуана

«Олей» вас позвав, в награду

Ольей угощу я вас.

Караманчель

Ваша милость! В добрый час!

Извините!

Донья Хуана

Вам ведь надо

Господина?

Караманчель

Господа!..

Если бы дождило вами