Театр французского классицизма - [118]

Молю вас, госпожа, вернитесь в свой покой.

Агриппина

Альбина, каждый миг теперь грозит бедой.

Я здесь его дождусь: он стольких мук мне стоит,

Что даже сон его меня не успокоит.

Увы, свершилось то, чего давно я жду:

С Британником Нерон вступает во вражду.

Он буйством одержим, пока еще таимым;

Он страшным стать готов, наскуча быть любимым.

Британник тяготит его; и потому

Сама я, что ни день, докучливей ему.

Альбина

Как! Вы, кому Нерон обязан возвышеньем,

Величьем царственным, самим своим рожденьем?

Кем так отважно был сын Клавдия смещен

И властью цезаря Домиций облечен?[172]

Всей чести от него достойна Агриппина:

Долг сына — вас любить.

Агриппина

Да, это — долг, Альбина:

Коль благороден он, — гордиться должен мной,

Возненавидит мать, — коль низок он душой.

Альбина

Коль низок он душой? Ах, госпожа! не всё ли

Нам знаменует в нем задатки доброй воли?

Три года правит он, народом свято чтим,

И доблестью своей он украшает Рим.

Наш край, обласканный его рукой державной,

Правленья консулов припомнил опыт славный:

Народ в нем чтит отца.[173] И юноша Нерон

Со старцем Августом почетом уравнен.

Агриппина

Мы можем блеском дел и торжеством закона

С закатом Августа сравнить рассвет Нерона;

Но не пришлось бы нам, восторги взяв назад,

С рассветом Августа сравнить его закат.[174]

Напрасно скрытен он: его чело — уликой,

Что в нем Домициев дух сумрачный и дикий:

Гордыню злобную в крови их почерпав,

Он взял из чресл моих Неронов пылкий нрав.

Тиранов мы всегда вначале величаем:

Не мог когда-то Рим налюбоваться Гаем,

Но вскоре ложный блеск поблек, и в их глазах

Недолгую любовь сменил упорный страх.

Не все ли мне равно, что, не рожден тираном,

Прославится Нерон усердьем непрестанным?

Зачем я в длань его вложила руль страны,

Когда сенат и плебс его учить вольны?

Пусть он для родины отцом примерным станет,

Но пусть родную мать ценить не перестанет!

А между тем назвать нам прозвищем каким

Бесчестье, в эту ночь затеянное им?

Он знает (их любовь от взоров не таима),

Как пылко Юния Британником любима,—

И добрый наш Нерон, вершитель славных дел,

Похитить Юнию средь ночи повелел!

Что затевает он? Им движет страсть иль злоба?

Иль веселит его, что страждут эти оба?

Иль их мученьями, коварство затая,

Он мстит за помощь ту, что им сулила я?

Альбина

За помощь, госпожа?

Агриппина

Не возражай, Альбина!

Я, я их обрекла преследованьям сына;

С вершины, что ему рождением дана,

Когда-то свергла я Британника одна.[175]

Позднее, жениха Октавию лишая,

На брата Юнии погибель навлекла я;

Силан мной умерщвлен не по одной молве:

Он мил был Клавдию и с Августом — в родстве,

И вот награда мне: сын веселится троном,

Я ж мир должна хранить меж ними и Нероном

Затем, что будет день, и тот же мир дурной

Британник охранит меж цезарем и мной.

Альбина

Какие замыслы!

Агриппина

От бурь приют ищу я…

Ужасен станет сын, узды моей не чуя!

Альбина

Ужель на мать свою вдруг посягнет Нерон?

Агриппина

Иль я ему страшна, или мне страшен он!

Альбина

Гнетет вас, может быть, пустое опасенье.

Но если б и росло в Нероне охлажденье,

Он перемены той не выдал никому,

Лишь вам одной она известна да ему.

Любой народный дар и каждый титул новый

Передает он вам, делиться всем готовый.

Щедр в дружбе, ничего он не зовет своим:

Не ниже цезаря чтит Агриппину Рим;

А скорбь Октавии затаена неслышно.

Сам Август Ливию[176] не величал так пышно:

Вам свиту ликторов дал цезарев устав,

Лавровой зеленью их связки увенчав.

Какого, госпожа, еще желать признанья?

Агриппина

Поменьше почестей, побольше почитанья!

От этих милостей растет моя напасть:

Все выше мой почет — и все ничтожней власть.

Увы! Прошли те дни, как юношей Нероном

Мне был доверен двор, плененный новым троном;

Когда державу мне он уступить был рад,

Когда на мой призыв сбегался весь сенат,

И, спрятана от глаз, всесильна и незрима,

Я, я была душой в громадном теле Рима!

Тогда еще толпы не покорил Нерон

И не был собственным величьем опьянен.

Как живо помню я мгновенья роковые,

Нерону мощь его раскрывшие впервые,

В тот день, когда послов прислали короли,

Чтоб увенчать его признаньем всей земли.

К престолу своему воссесть с ним рядом шла я.[177]

Кем рождена была в Нероне ревность злая?

Не знаю! Только он, свой взор с моим скрестив,

На миг разоблачил враждебный свой порыв.

Мне душу сжало вдруг дурное предвещанье.

Наружной льстивостью прикрасив поруганье,

Обманщик с ласками встал на моем пути

И не позволил мне к престолу подойти.

Так прогремел удар, сразивший Агриппину.

С той встречи, что ни день, я ненавистней сыну.

Исчезла мощь моя. Один лишь Бурр им чтим,

Да имя Сéнеки[178] имеет власть над ним.

Альбина

Коль вы предварены тревогой не напрасной,—

Зачем в своей груди растите яд опасный?

Откройте цезарю, чем дух ваш возмущен.

Агриппина

Наедине со мной не остается он.

На людях, в должный час, мне жалуют свиданье.

Его ответ внушен, как и его молчанье.

Два вечных аргуса, что правят им и мной,

Посменно стерегут наш разговор любой.

Но, как он ни бежит, я все ж настигну сына:

Бесчинства цезаря на пользу мне, Альбина!

Чу! Открывают дверь! Внезапно мы войдем,

Отчета требуя в неистовстве ночном:

Возьмем его врасплох нежданным появленьем…

Как! Бурр был у него!

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Агриппина, Бурр, Альбина.