Театр для крепостной актрисы - [10]
Над этим чувством никто и ничто не имели власти. Ни Параша, ни обстоятельства, ни сам Николай Петрович. Вот когда пройдет время и граф поймет всю беззащитность и нетребовательность этой любви, он не сможет уйти от Параши. Хотя иногда и подумывал: надо бы покончить со связью, которая роняла его в глазах общества и, что еще прискорбнее, не давала завести семью, обрести наследников.
Но все это придет позже. Первым же откровением для графа было то, что дурнушка с хорошим голосом вдруг расцвела. Он не мог не заметить такой перемены и не обрадоваться ей.
«Это вовсе не была так называемая «русская красота», которую скорее было бы ожидать от крестьянки и дитяти природы, с известной овальностью или круглостью лица, глазами навыкате или с поволокою, ясностью взора, белизною и румянцем, мягкими приглаженными волосами и роскошною косой, — делился впечатлениями один из биографов актрисы. — Ни античной, ни классической, ни художественно правильной красоты в ней также не было: напротив, с этой точки зрения лоб нашли бы малым, глаза... невелики, а по краям несколько растянуты по-восточному, в волосах нет роскоши, скулы выдаются слишком заметно... Но в общем это именно то, что называется красотою выразительной, а выражается здесь душа».
Осталось несколько портретов Жемчуговой работы Н.И.Аргунова. Именно его кисти дано было запечатлеть «самое неуловимое, на лету, в движении жизни», ту прелесть неправильных черт, которая делала лицо Параши незабываемым. «Хотя бы раз ее увидели, никогда ее не забудете, и вечно она будет с вами».
В книге великого князя Николая Михайловича «Знаменитые россияне» собраны портреты всех выдающихся или просто примечательных женщин XVIII и XIX столетия. Листая ее, чувствуешь себя в окружении прелестных, значительных и просто симпатичных лиц. Прически, туалеты, украшения — ясно, что дамы, позируя художникам, хотели остаться в памяти потомков достойными восхищения. Но желание это осуществилось лишь у немногих.
Портрет Жемчуговой настолько выпадает из общего ряда, что, даже ничего не зная о ней, замедлишь перевернуть страницу. Действительно, как писал один из бесчисленных почитателей легендарной актрисы, видевший ее лишь на полотне: «Фигура эта будто встала перед вами невзначай на пути; а идет она на подвиг, и путь ее есть предначертанный, решенный путь победы и жертвы, торжества и мученичества».
Давно замечено, что есть портреты-наваждения. Изображенные на них лица словно затевают с вами игру: они не отпускают вас, заставляя снова и снова вглядываться в их черты. Несомненно, портрет Параши — это портрет сильной, умеющей защитить свой внутренний мир женщины. Ее глаза глядят твердо, прямо, несмущенно; посадка головы гордая. И вместе с тем какая необыкновенная нежность и доброта разлиты в чертах! Какое душевное изящество выражают они! И сразу понимаешь, что у этой женщины особое земное предназначение: она не салонная дива, не помещица, не мать семейства — такой яркой, вольной артистичностью веет от ее лица, от каждой детали туалета.
У Жемчуговой были две характерные, впрочем, нисколько не портившие ее особенности: немного выдававшиеся вперед подбородок и нижняя губа. Эти черты унаследуют и ее потомки. Писали также, что актриса была высока ростом. А это важно для сцены.
Словом, начинаешь понимать графа, придирчивого ценителя прекрасного, на долгие годы подпавшего под магию изысканной прелести своей крепостной.
Но больше всего Шереметева поражала одаренность Параши, яркая и самобытная. Эта первая вспышка любви, первый восторг тонкого ценителя музыки были вызваны прозрением: перед ним талант — редкий, чистейший. То, что его обладательница еще и дивная женщина, — он понял позднее.
Сам Николай Петрович признавался без излишней аффектации, написав о юной Жемчуговой: «...из числа тех девиц одна, одаренная природными способностями, блеснула более всех надеждою».
Очень уж скромно сказано — такое впечатление, будто граф боится сглазить, не доверяет предчувствию, что самая застенчивая и неразговорчивая из его артисток стоит на пороге огромной славы. И Шереметев очарован этим расцветающим чудом природы...
В 1785 году Параше Жемчуговой исполнилось семнадцать лет. В театральной литературе считается, что этот год оказался переломным и в ее творческой карьере, и в личной судьбе.
Между тем, судя по письму Шереметева, где он упоминает о «свычке более двадцати лет», его близкие отношения с Парашей начались, когда той было тринадцать-четырнадцать лет. Под натиском пробуждающейся женственности невзрачная девочка-подросток преображалась на глазах. И попала в опочивальню графа, как раз на этом поприще не «блеснув более всех надеждою». Одна среди прочих. Ни Параша, ни граф — никто из них не мог предвидеть, как обернется дело.
Но идет время. Все эти Анюты, Катерины и Дуни всё реже скрашивают холостяцкие ночи графа, а потом и вовсе забывают дорогу в его опочивальню. Там остается их подруга, особенностью характера и манерой поведения абсолютно непохожая на «барскую пастушку». Ни тебе живости, ни тебе «неги во взорах» и любовной опытности.
