Театр для крепостной актрисы - [8]
Это был действительно подарок! Мечта о настоящем, в полном значении этого слова, театре могла наконец осуществиться. Отец говорил, что в труппе люди небесталанные, да заняться с ними некому, что и само здание театра могло бы быть получше, да руки не доходят.
Первое, что сделал молодой граф, приняв «театральное хозяйство», — отрядил сразу несколько людей ехать по вотчинам, искать малолеток постройнее, поладнее, одним словом, «к театру пригодных».
...Бог дал маленькой Параше голос. Жители Березина звали Кузнецову дочку петь то на свадьбах, то на бабьих посиделках.
Параше не исполнилось и восьми, когда попала она в новый набор малолеток, «пригодных для театра Их Сиятельства».
Посыльные, войдя в избу Ковалевых, поначалу были разочарованы: Параша выглядела востроносенькой пичужкой. Не заругает ли барин? Отбирать-то было велено девочек особенных: лицом пригожих, беленьких да румяных, словно ягодки. Но молва таки не обманула; опытным ухом графский порученец, велев Параше спеть, чуть не присел от изумления: голосок этого хилого создания был на диво чист и звонок.
...На сборы Ковалевым отпустили всего ничего. В подробности перемещения в графскую подмосковную тоже не вдавались.
Однако бабы-соседки, придя попрощаться, как полагается, повыли. Сама Горбуниха все оглядывалась и утирала концом платка лицо. Подтолкнула локтем дочку: «Хоть бы слезу обронила... Неужто не жалко? Вся в папаню родного, словно каменная...»
Параша и вправду сидела безучастно, не оборачиваясь, лишь прижав к груди ладно сплетенные лапоточки — подарок на прощанье пастуха-крестного. Ох, скольким песням выучил он ее! Отыщет она, бывало, деда Макара с его стадом где- нибудь на прогретом солнцем лугу, ляжет, примяв колокольчики, в траву высокую так, что не видать ее, и, глядя в синь небесную, затянет: «Ой да исходила я младешенька...»
...В кусковской деревне устроили Ковалевых в свободной избе. Самого Ивана Степановича определили к здешней кузне. Некоторое время Параша продолжала жить с родителями, помогала матери по хозяйству, нянчила младших и исправно ходила в усадьбу на обучение. Всякий раз она старалась выбраться из дома пораньше...
Можно только представить, как потрясло впечатлительную девочку после простенького родительского Березина нарядное имение, которое и искушенным людям казалось сказочным местом.
Обычно в двадцатых числах мая Кусково особенно преображалось. Из парников и оранжерей выкатывались бочки с апельсиновыми, лимонными, померанцевыми и лавровыми деревьями, стриженными в форме шара или пирамиды. Но это еще что! Параша, став за спиной садовника, который орудовал то громадными ножницами, то поменьше, не дыша, наблюдала, как кусты самшита и тиса приобретали очертания собаки, павлина, гуся, лебедя, обезьяны.
С бьющимся сердцем, ошеломленная чудесными картинами, которые открывались то справа, то слева, девочка шла на занятия, поминутно останавливаясь. Ноги буквально прирастали к земле: как пройти мимо диковинных цветов! И чуткая душа Параши улавливала их нежные голоса. Цветы у Шереметевых действительно заполоняли усадьбу. Кажется, им было мало земли, и они взобрались в громадные белые вазы, стоявшие на постаментах среди газонов, свисая оттуда пестрыми гирляндами, обвивали ажурные решетки и спинки изящных скамеек.
...Сегодняшнее Кусково невозможно назвать даже отдаленным эхом того торжественного великолепия природы, архитектуры, каждодневного труда сотен человеческих рук, каким увидела его Параша. Что ж, в этом ей повезло!
Прекрасное заразительно. Оно вызывает в человеческой душе живой отклик и прилив собственных творческих сил, какими бы скромными они ни были. И тогда хочется по-иному украсить собственное жилище, платье, клочок земли, научиться выращивать цветы, рисовать, петь. Вот почему обстановка Кускова, по благоухающим аллеям которого серым воробышком торопилась на занятия Параша, сама по себе была для нее благодатной школой.
...Как и всех девочек, «определенных к театру», Парашу учили хорошим манерам, танцам, дикции, иностранным языкам. Новенькая отличалась прилежностью. Помогали сосредоточенность и цепкая память.
К девочке приставили двух француженок — мадам Дюврии и мадам Шевалье. Очень скоро Параша настолько овладела французским языком, что ей разрешили брать книги из графской библиотеки. Читала она много, чем с самого начала отличалась от своих подруг.
Кузнецова дочка попала в хорошие руки. Ее воспитательницей была женщина умная и сердечная — Марфа Михайловна Долгорукая. Родственница графа Петра Борисовича, издавна жившая в его доме, она, сочувствуя театральным страстям Шереметевых, взяла на себя заботу о наиболее даровитых девочках.
С Парашей училась Анна Буянова, девочка постарше ее, обещавшая стать красавицей, с хорошим сопрано. В будущем, согласно установленной графом традиции давать «актеркам» фамилии по названию драгоценных камней, она будет зваться Изумрудовой. Соученица Параши, Арина Калмыкова, которой назначено быть танцовщицей, получила фамилию Яхонтова. В реестре сценических псевдонимов в театральных бумагах Шереметевых значится: «Деушка Прасковья Ковалев, она же Жемчугова».
«Красавицы не умирают»... Эта книга Людмилы Третьяковой, как и первая — «Российские богини», посвящена женщинам. Трудные судьбы прекрасных дам убеждают: умение оставаться сильными перед неизбежными испытаниями, решимость, с которой они ищут свое счастье, пригодились им гораздо больше, чем их прославленная красота. Их имена и образы возникают из прошлого внезапно. Свиданье с ними кажется невозможным, но так или иначе оно случается. Библиотечные полки, сцена, кинофильмы, стихи, музеи, города и улицы, хранящие легенды, учебники, биографии великих людей — оттуда они приходят к нам и надолго остаются в памяти.
Со старинных портретов и фотографий на нас смотрят люди старой России. Знатные, богатые, красивые – они кажутся небожителями, избранниками судьбы, которая к большинству живущих на свете равнодушна и отнюдь не щедра.Но истинные факты биографий героев этой книги убеждают: на самом деле их не существует – любимцев Фортуны, а жизнь прожить – не поле перейти. Так всегда было. Так всегда будет…
…Демидовы, Шереметевы, Тургеневы, Загряжские, Воронцовы-Дашковы. По мнению многих, богатство и знатность обеспечивали им счастливую жизнь и благосклонность фортуны. Но их семейные истории убеждают, что рая на земле ни для кого не бывает. Как мимолетны и коротки они — дни любви, покоя, счастья, и как печально длинна череда потерь и разочарований.
В России – счастливая любовь – это главная жизненная удача. Ни карьера, ни богатство не могут дать человеку того, что приносит она. Судьбам людей, которые стремились к обретению любви и горько переживали ее потерю, посвящена эта книга…
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.