Те, кого ждут - [15]
Пока вокруг шелестят хмыки и нуки, я, не обернувшись, - все равно я веки прикрыл и вживаюсь в твой сон, - я, тихо и ясно:
- Ничто не случается зачем, но все случается почему, и человек способен выбрать ради чего. Основной инстинкт - властолюбие, расщепляемое на желание власти и желание любви. Любовь безжизненна без обладания, и противно властвовать ненавистными. Вы каждый день становитесь жертвой для окружающих, потому что всегда идете на уступки, потому что боитесь увидеть недовольство на их лицах, потому что боитесь, что вас признают никчемной, бесцветной, безвкусной. Вы надрываетесь ради мнимых оценщиков, ради тех, кто перебирает людей в поисках самой яркой игрушки, вы отдаете им свою жизнь, а они считают это слишком естественным и необходимым. Вы жаждете благодарности, можете даже не спорить, жаждете, и вы устали от жизни, превратившейся в барщину и поденщину. Устройте себе отпуск и отдохните где-нибудь под бешеным солнцем. И вот что еще. Позволите поцеловать вам руку?
- Не позволю.
Хорошо, что лишние додумались выйти, потому что про слияние с огнем и второе рождение знать не всем положено.
Я помню, как ты подалась вперед, вцепившись в расшатанный стульчик, и хрупкие суставы хрустнули, побелев, когда я переспросил: "Откуда я все знаю? Мой дед, Владислав Михайлович, был колдуном". Ты все еще попыталась быть остроглазой лисичкой, но сигареты уже не брала из пачки, а схватывала с моей ладони, потому что я прибавил, улыбаясь: "Я это, я, Охтин я".
Да, я Охтин, я Владов внук, и какой тут аппетит, когда есть Сашины стихи, у Саши будет книжка, да, когда есть знамя памяти, когда есть сладкое молдавское вино. Мы много пили - Молдавия, наверняка, озолотилась. Потому что с вином все становится теплым, все уже зыбко, можно забыть, что у тебя ладошки отмозолены каждодневными стирками, что вечные сумерки выели мне глаза и я уже не выношу солнечного света, что надо только успевать швырять шматы мяса в кипящее масло, потому что Вадим опять приперся с оравой, и можно забыть, что я ушел от Марины с Новалисом и Ницше, и надо стонать и твердить "еще-еще", и надо было дробить и бурить, пока Марину не прорвет, и надо молчать, когда искры из глаз, чтобы дети не проснулись и не стали ненавидеть отца, и всем все надо, а ждать никто не любит.
По коридору прошуршала комета.
- Ребята, вы Данилевича видели? Зеленый весь! Наверх! Всех! Всех до единого! Мигом!
Зоя присела отдышаться.
Нет, не пойду, опять начнется: кто пил, с кем пил - каждый день одно и то же. Владимировна, ты чего - остаешься? Я звонка дожидаюсь, у Вадима отъезд намечается. Хоть оторвусь. Надоело под аусвайс-контролем ходить. Смотри, Владов, дождешься выговора. Владов и Владимировна - сладкая парочка. Бровь приподняла. Владов не шелохнулся. Перед глазами журнальные страницы мелькают, все, готово, закрываем номер, звоню в типографию. Кто парочка? У вас в глазах двоится. Ладно, конспираторы.
Телефон-фон-фон. Зоя взвилась:
- Клав... ааа... Конечно, конечно. Владов, тебя.
Ненавижу телефон. Говоришь не с человеком, а с Государственным народным хором.
- Даниил Андреевич, трудолюбивый вы наш, потрудитесь подняться. Нет, не перетруждайтесь, поздно, работать над журналом вам уже не придется, по-видимому.
Где-то кто-то заикал. Владов, бросив трубку, вцеловался в потеплевшую ладошку:
- Когда?
- Еще не время. Жди.
- После твоих поцелуев я не хочу осквернять себя водой. Я не хочу омываться водой. Я хочу омываться твоими слезами.
- Вот о чем ты мечтаешь, дракулит проклятый! Я и так уже вся исплакалась по тебе. Иди же, не подставляй меня...
В зале заседаний, как всегда, не хватает стульев. Ничего, постою.
- Зря торопились, Даниил Андреевич, - Данилевич переломил карандаш. Все теперь в сборе? Для начала я хотел бы... Или мы акционируемся, или Шпагин нас закроет.
За громадным, во всю стену, окном ползет по простыни неба кровавое пятно. Далеко внизу шевелят усами троллейбусы, смахивающие на медлительных тараканов. Перед Данилевичем стопка исцифренных листов. Второй месяц нет дождя. Данилевич в черном костюме и при галстуке. Борода блестит.
- Мы не сможем собрать такую сумму. Все свободны. Даниил Андреевич, чего вы ждете? Вы свободны. Совсем свободны.
Охтин грыз ногти.
Данилевич порылся в ящике стола. Встал, постучал ногтем по крышке стола. Хрясть! - пинком по ножке стола. Царапнул ногтем столешницу стола.
- Не ломайте мебель, пожалуйста, господин художественный редактор. Мои условия. Контрольный пакет акций со всеми вытекающими последствиями. Право первого голоса при обсуждении любого проекта. Право накладывать вето на любой проект. Пока достаточно. Подробности обсудим позднее.
- Вы обсмотрелись "Крестного отца", Даниил Андреевич, - Данилевич смотрит в окно, а за окном даже птицам небо опостылело. - Откуда у вас деньги? Бутылки сдадите? - Данилевич выглянул в коридор. - Я наслышан о ваших знакомствах. - Данилевич открыл фрамугу и попытался выглянуть наверх. - Но не с дьяволом же, в конце концов, вы дружите. - Данилевич обогнул столы и в холодильнике нашел бутылку мерзлой водки. - Деньги нужны через неделю.
История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».