Тайный сыск Петра I - [40]

В числе их был подьячий Василий Деревнин. Сын дьяка из приказа Большого дворца, Федора Петровича Деревни-на, и свойственник одного из шести думных дьяков, Гаврилы Деревнина, Василий Федорович начал службу стряпчим при отце, и с 1703 по 1714 год состоял в служителях при комнате царицы Прасковьи. В 1714 году, по царскому указу, определен он в Измайлово комиссаром «для отправления государевых дворцовых волостных дел». В небытность царицы в Москве, с 1715 по 1719 год, Деревнин управлял окладною казною царицы.

До сих пор им были довольны, он исполнял свои обязанности спокойно, пользуясь надлежащею доверенностью. Но в 1718 году Деревнин, неизвестно вследствие каких обстоятельств, навлек на себя гнев Юшкова. Из Петербурга приехал для его учета дьяк Степан Тихменев, преданный слуга Юшкова и личный враг Деревнина.

Учет и сдача казны продолжались довольно долго, и только в 1720 году Василий Федорович, по собственному прошению, был уволен от занимаемой им должности. Сдача должности была неблагополучна для нашего стряпчего. На него насчитали большие начеты, он не знал, как с ними быть, и, дождавшись приезда Юшкова с царицей в Москву, стал осаждать неотступными просьбами рассчитать его без несправедливых, по его уверению, начетов.

Кто из них был прав — из дел не видно; да для нас решение этого вопроса не имеет особенной важности. Зато эта распря интересна в том отношении, что в ее последствиях, как нельзя лучше, выразилась личность старушки Прасковьи. Дело Василья Деревнина бросает новый свет на царицу, типичную представительницу аристократок петровского времени. Эпизод этот столь важен, что мы отводим для него следующие главы…

VI. ЦИФИРНОЕ ПИСЬМО

«Злым, отчаянным, воровским вымыслом на честь ея величества Параскевии Феодоровны и к поношению ея имени предано то письмо приказной публике!»

Ведение в полицию 29 сентября 1722 года

5 января 1722 года Деревнин в сотый уже раз пришел хлопотать по своему делу к Юшкову. Василий Алексеевич приехал в это время из Измайлова в свите Прасковьи, и царица, по обыкновению, остановилась в доме брата своего Василия Федоровича на Тверской, в приходе Спаса.

Дожидая фаворита, стряпчий стоял на дворе; вдруг из хором вышел Юшков; он не обратил внимания на Деревнина, куда-то спешил и, проходя по двору, выронил нечаянно из кармана какую-то бумагу.

Стряпчий оглянулся, на дворе не было ни души; он поднял бумагу: то было письмо руки царицы к ее фавориту, писанное уставцем; многие слова были означены литерами под титлами; в первой строке таких слов было три, в другой — четырнадцать, в третьей — три. Что это было писано Прасковьей Федоровной, стряпчий не сомневался ни минуты: он очень хорошо знал ее почерк.

Радость и страх в одно и то же время овладели Деревниным. В его руках была какая-то тайна; раскрытие ее могло дать возможность отомстить ненавистнику его Юшкову, а как доносчик он получит награду.

Но радость сменялась страхом: находкой он вооружал против себя Прасковью; сила и значение ее хорошо были ему известны. В царице он наживал себе врага могущественного и непримиримого. Возвратить ли письмо или представить его царю — вот вопрос, который быстро мелькнул в голове Деревнина. Не возвратить — подвергнуться преследованиям Юшкова и царицы; возвратить — потерять случай к мщению и нарушить государевы указы. Находя в них строгое повеление ничего не утаивать «противного в деле государевом», он находил и одобрения, и поощрения к доносу: «Ежели б кто сумнился в том, — гласил указ 1714 года, — что ежели явится какой доносчик, тот бедствовать будет, то не истинно, ибо не может никто доказать, которому бы доносителю какое наказание или озлобление было, а милость многим явна показана… Того ради, кто истинный христианин и верный слуга своему государю и отечеству, тот без всякого сумнения может явно доносить словесно и письменно о нужных и важных делах…»[14]

Деревнин был стряпчий, законник, не знать указов не мог; забыть их — также, и, следовательно, немудрено, что чувство подьячего, алчущего мести и выслуги, взяло верх. Он поспешил со двора кравчего с заветным письмом.

В тот же день, в задушевной беседе с тестем своим, Терским, подьячим по страсти и провинциал-фискалом по должности, Деревнин рассказал о находке. Терский долго рассматривал письмо, силился разобрать цифирь, но «рассудить» ее, как сам сознавался, не мог. «Я хочу подать письмо самому государю», — говорил зять. Тесть не отговаривал, а, напротив, со взглядом знатока, заметил, что письмо действительно «противное», т. е. важное, и заслуживает допроса.

Между тем, пока стряпчий искал случая побить челом великому монарху, Юшков хватился письма, стал разведывать, разослал лазутчиков, и через них, при болтливости Деревнина, скоро узнал, в чьих руках письмо, Не долго думая, Василий Алексеевич тотчас же арестовал стряпчего и заточил в особую казенку. При боярских домах для заточенья и штрафования ослушных челядинцев не было недостатка в подобных приютах.

Деревнин просидел под самым строгим караулом восемнадцать дней, с 5 по 23 января; к нему никого не допускали. Юшков требовал выдачи письма, Деревнин уверял, что его не имел и не имеет. Для проверки сего показания фаворит царицы наложил на заключенного «чепь пудов в пять». Пытка была слаба в сравнении с сильным желанием Деревнина выслужиться и отомстить противнику. От продолжительного и тяжкого заточения стряпчий заболел весьма опасно; но чем больше страдал, тем более убеждался, что письмо должно быть важное, если Юшков так настойчиво силится его вымучить.